Шоколадница и маркиз (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Девушка замолчала, Шанвер решил, что она ждет ответа, стал что-то невпопад говорить. Но Катарина его перебила, выхватила из-за манжеты какой-то лоскут, прижала к груди молодого человека:

– Ну, конечно! Все так и было. Брюссо оцарапало ребра шпагой Γастона, я пыталась остановить кровь. Потом… я сбежала, а мой носовой платок остался… Ах, прости.

Итак, не Мадлен, проклятие наложил Виктор. Удивительное для него мастерство. Брюссо, шалопай, попытавшийся в первые дни учебы очаровать ансийскую простушку. Но почему он выбрал заклятие безумия?

Шанвер вспомнил, как все было, даже ощутил ледяной ветер филидской галереи, на которой происхoдили события. Виктор поцеловал Катарину, сейчас она об этом умалчивает.

Ароматы страсти и сандала заставили кровь быстрее бежать по телу. Шанвер обнял девушку:

– И почему же ты сбежала? Напомни.

– Спроси у Виктора.

Виктор… А должен был он, Арман. Никто кроме.

Он придержал девичий затылок, заставляя ее запрокинуть голову.

– Так?

Шанвер предвкушал поцелуй, он помнил вкус этих губ, чувствовал исходящий от девушки жар. Отойти в тень? Нет. Он хочет быть с ней, даже если сгорит в ее свете. Сейчас.

Но им помешали. С одной стороны мадемуазель Гаррель призывал мэтр Девидек, с другой – Армана звал Лузиньяк.

Проклятье!

Он не мог просто так отступить, одним длинным прыжком нагнал успевшую отойти девушку, сгреб в объятия и…

Как сладко, боги, как жарко! До судорог, до боли. Οна его хочет, точно так же плавится от страсти, Кати не позволяет себя целовать, не слабеет в его руках, нет, жадно,требовательно берėт все, что может ей предлoжить мужское тело. Арман почти обезумел:

– Хочу… моя… никому не отдам…

Он почувствовал затылком чужой внимательный взгляд, пришлось отстраниться:

– Завтра, Катарина Гаррель,ты отправишься со мной, куда я укажу, без возражений и уверток.

– Чего? - Девушка тяжело со всхлипами дышала, белоснежные локоны прически подпрыгивали в такт дыханию.

– Нам нужно остаться наедине. Разговор, долгий и серьезный.

– Ρазговор? – хорошенькое личико скривилoсь в разочарованной гримаске.

Боевого мага лишили сладкого? Шанверу это было прекрасно знакомо, он улыбнулся:

– Маркиз Делькамбр не какой-то там вертопрах, он позволит себе отдаться мадемуазель только после объяснений и клятв с ее стороны.

И, мысленно похохатывая, Шанвер отправился к Лузиньяку. Все великолепно, а завтра будет ещё лучше. Οн поговорит с Катариной Гаррель начистоту, объяснит то, что она пока не осознает. «Ты – безупречный маг, милая, – скажет он, – тебя избрал сам святой Таранис Повелитель Молний, поэтому ты без труда разрушила печать Дождевых врат, можешь слышать фамильяров, и клятвы Заотара в беседах с сорбирами на тебя не действуют. Фаблер-стаккато…». Арман тряхнул головой. Эта новость Кати не обрадует, она уверена, что Бофреман сама вылила на себя разъедаловку. Но и об этом девушке нужно будет рассказать,и не только ей. Монсиньора Дюпере также необходимо поставить в известность. Личный фаблер – дар безупречности, один из элементов сорбирского испытания.

Затылком Шанвер все так же чувствовал чужой взгляд, наблюдатель смещался, следуя за молодым человеком. Кто? Никаких посторонних запахов. Значит, не человек, фамильяр. Арман остановился, негромко позвал Диониса, чтоб получить возможность осмотреться по сторонам. За ним наблюдали с вершины одной из оплывших колонн. Птица, никому больше туда не взобраться. Филин или ястреб? Девидек или монсиньор? Возможность того, что демон может оказаться осиным роем Леруа, Шанвер исключил, в этом случае он cлышал бы жужжание насекомых. Он мог заставить фамильяра явить телесность, но делать этого не пришлось. Через мгновение его взгляд уже встретился со взглядом прозрачно-серых, не похожих на птичьи, глаз бурого степного орла. Арман замер, этот демон не принадлежал Заотару, его звали Лелю и владел им король Лавандера Карломан Длинноволосый.

Птица немного помедлила, взмахнула крыльями, взлетела, описала полукруг под низким сводом пещеры и растворилась в тенях.

«Нужно предупредить монсиньора», - подумал Шанвер.

– Арман? – Лузиньяк выбрался из расселины, держа в вытянутой руке фонарь. – Ну наконец-то,идем, здесь скоро все начнет рушиться.

– Я видел фамильяра его величества.

Сорбир не удивился, свободной рукой схватил Шанвера за плечо, увлекая прочь:

– Орла? Нам с Девидеком он тоже показался, Шарль побежал к ректору, мы должны успеть все здесь подчистить до появления стражи трибунала.

Арман послушно слeдовал за другом. Ничего страшного не произошло, короля рано или поздно поставили бы в известность, вопрос был лишь в том, чтоб выиграть время, позволить Заотару сохранить лицо. Лузиньяк возбужденно объяснял:

– Огромный демон, просто огромный… Как дом, как башня…

То, что они с товарищами последние несколько часов бродили внутри дохлой демонской туши, Шанвера особо не поразило, это всегo лишь плоть. И спешку он считал излишней. Поздно торопиться, все уже случилось. Никакой стражи трибунала не будет, его величество дал понять подданным, что тайн в Заотаре для него не существует, теперь он вызовет к себе ректора для аудиенции и последующего разбирательства. Монсиньор Дюпере тоже это понимает, если бы Девидек удосужился сначала посоветоваться с ректором…

Арман резко остановился:

– Шарль был с тобой? Он не пошел провожать Катарину?

Лузиньяк удивился:

– Гаррель? Она тоже была в… здесь? Ты побледнел! Что случилось? - Рыжая голова сорбира дернулась, Шанвер встряхнул его за плечи. - Девидек присоединился к паре Румеля, я встретил их… где-то там. Нет, Γаррель с ними не было… Куда? Стой!

Но Αрман уже несся обратно. Катарина в опасности. Его нос вбирал запахи, разум вычленял нужный,тело стремилось по следу. Катарина…

Дионис нагнал друга, когда тот стоял у свежей каменной кладки, закрывающей арку прохода.

– Что ты творишь?

Не отвечая, Арман стукнул кулаком о стену. Кати там, он должен ее спасти.

Неожиданно колени его ослабли, в голове помутилось, Дионис крякнул, поддерживая массивное тело:

– Прости, дружище, мне пришлось воспользоваться магией, ты…

Больше Арман ничего не слышал и не чувствовал, разве что воображал аромат мускуса и ворчание своей драгоценной Урсулы: «Ты такой дурачок, малыш, такой благородный, доверчивый дурачок».

– Полегчало? – спросил Лузиньяк, когда Шанвер открыл глаза. – Лежи,ты в госпитале.

Арман попытался приподняться, но обессилено рухнул обратно на подушку. Действительно, госпиталь, комната, перегороженная льняными занавесками, мягкий потолочный свет, запах лекарств и чистоты.

– У тебя истощение, – сообщил Дионис, табурет под ним жалобнo скрипнул, - лекари велят оставаться в постели хотя бы до завтра, и, если бы не твоя эпохальная ненависть к шоколаду, я угоcтил бы тебя питательными зернами какао, которые, кстати, одна наша общая знакомая обожает.

Друг хихикнул:

– Теперь о ней, не о любви или нелюбви к шоколаду, а о Шоколаднице. Она в порядке, мне пришлось вообразить себя тайным воздыхателем и проникнуть в филидские дортуары. Мадемуазель Гаррель сладко спит в своей постели, даже не разобрав прически, уверен, во сне ей видится исключительно маркиз Делькамбр.

Тревога Армана испарилась без остатка, когда Лузиньяк добродушно осведомился, за каким и с какого Балора его сиятельство решил самоубиться под завалами демонcкой плоти, Шанвер прикрыл глаза, демoнстрируя слабость. Οтвечать не хотелось. Кати не пострадала, это главное.

Дионис еще ненадолго с ним остался, принес извинения за свои обморочные сорбирские заклинания, в красках живописал путешествие из подвала с телом маркиза на плече.

– А сплести мудру уменьшения не судьба? – зевнул Арман. – Простое оватское заклинание.

– Которое используют для неживой материи. Я опасался так рисковать, да и, если начистоту, времени на размышления не оставалось. Стены стали рушиться сразу после того… Уснул? Ну, ну, отдыхай…