Цена мести - Анна Кир
Макс хохочет тем самым непринуждённым смехом, который раньше казался ей заразительным. Теперь же он режет слух.
— С ней всё в порядке. Я увёз её в безопасное место, а вместо Ульяны приставил более надёжного человека.
Она сжимает пальцами колени под столом, что полумесяцы ногтей точно останутся на коже, не смотря на преграду в виде ткани. Как же, не надёжного, а своего, так точнее. Решил, что одного возлюбленного мало, дочь — стимул куда существеннее. Только вот зачем это ему?
— Дай мне с ней поговорить, — спокойно произносит она, гордясь тем, что голос не дрогнул, не сорвался на жалобный скулёж, как бывало раньше.
Он дёргает левой бровью, ухмыляется, затем делает внушительный глоток.
— Будете ли вы общаться зависит только от тебя, — отставляет бокал, ковыряет вилкой куриное филе в салате.
— Что всё это значит? — ещё с пару дней назад она решила притвориться дурочкой. Если прознает, что она в курсе правды, избавится, не пожалеет. У него с покойным папашей больше общего, чем он считал.
— Знаю, я тебе не безразличен. Почувствовал во время поцелуя, — тянет, забрасывает кусочек в рот, жует, глотает. — Я люблю тебя, Ника. Не так, как брат, а нормально. Ты сама заявляла, что не любишь его, что у вас… как это? Созависимость? — вертит вилкой в воздухе, очерчивая круг. — Я всего лишь хочу, чтобы ты была со мной. Ты заслуживаешь стать счастливой. Я смогу обеспечить это и тебе, и твоей дочери. Хорошенько подумай до того, как дать ответ. Сейчас ты на эмоциях, но поразмысли о будущем. Нужно ли тебе переживать об участи убийцы? Понимаю, ты не ожидала такого от Дена. Никто не ожидал.
Она почти давится, прикладывает все силы, чтобы удержать на лице растерянное выражение. Взаимодействие с мужем многому её научило. Привыкший к открытости Макс не замечает заминки.
— Я не могу так сразу, понимаешь? Мне нужно время, чтобы смириться, забыть, — шепчет она, добавляя надлома в тон. Получается. — Ты — хороший парень, мой друг.
Он кривится при слове «друг», будто оно вызывает у него отвращение.
— По-моему мы выяснили, что мы кто угодно, но не друзья, — утирается салфеткой, поднимается, нависает над ней, опершись руками о столешницу. — Советую думать быстрее, иначе я не могу гарантировать, что ты увидишь дочь когда-либо, — низко рокочет, с каждой секундой глубже вонзая в её грудь иллюзорный кинжал. Она не рассчитывала, что будет так тяжело, больно. Его предательство ударило точно в цель. Его ложь — не только его. Теперь она принадлежит им обоим. Жестокость порождает жестокость, особенно, когда иного выхода просто нет. Ей придётся примерить на себя личину монстра, чтобы спасти других и спастись самой. И, кто знает, может быть, она сядет лучше самого нарядного платья.
Взгляд отводит, чтобы не выдать смятения, судорожно ищет опору под ногами.
— Ты обещал, — тихо говорит, поднимая глаза, смотрит в его зелень с вызовом.
Он хмурится, склоняет голову вправо, вздёргивает бровь. Дует прохладный осенний ветер, ероша её светлые волосы, они блестят в закатных солнечных лучах.
— Обещал?
— Что тот раз окажется последним, что больше не поднимешь тему, — повторяет его же клятву, следя за реакцией. Её не покидает ощущение, что шагает по тонкому льду, вот-вот может оступиться, он пойдёт трещинами и лопнет под ботинками, а она погрузится в воду, пойдёт якорем ко дну, захлебнётся.
Мужские губы трогает натянутая улыбка, она ему к лицу, по крайней мере, не выглядит фальшивой.
— Выходит, я солгал, — хмыкает он, теряя угрожающий вид, опускается обратно на сидение.
Это не секрет. Она удивилась бы, сдержи он обещание. В нём столько обманчивого сладкого дурмана, что впору надеть защитную маску, чтобы не задохнуться им ненароком, находясь поблизости.
— Тогда где истина? Сам заявлял: мне нужен хороший парень. Ты — хороший? — фыркает она, вздёргивая бровь. — Сомневаюсь. Лжецы относятся к другой категории.
Он подливает себе вина, цепляет прибором веточку руколы.
— Где-то посередине. Я лучше брата, ты в этом убедилась, — скорее, убедилась в обратном. Ника ухмыляется, едва не выдавая себя с потрохами, спешит сменить выражение на нейтральное. — Ложь бывает и во благо.
У неё формируется идея, отдающая безумством, присущим кому-угодно, но не ей. Она никогда не была ни смелой, ни сумасшедшей, ни коварной. Но, кажется, всему в этом мире свойственны перемены, даже тем, кому они неприятны.
Заправляет локон за ухо, теребит кончик прядки, губу облизывает, вспоминая, как вела себя Ксюша, когда пересекалась с Деном. Если хоть в чувствах Макс не соврал, у неё может получиться. Влюблённые люди глупы, ослеплены трепетом, восторгом, когда объект любви находится рядом.
— Что с нами случилось? — спрашивает, поднимая взгляд, смотря открыто и пронзительно, давя в себе страх, загоняя его в самую глубину сознания. — Почему Ден так поступил? Почему я встретила не тебя в начале? — сглатывает, надеясь, что волнение он спишет на другие эмоции, не увидит то, что она пытается скрыть. — Если бы это был ты, всё было бы иначе, мне не пришлось бы пережить такое…
Он её изучает, глядит, точно привороженный. Передумав есть, сбрасывает зелень обратно в тарелку.
— С нами пока всё в порядке, — отвечает, прочистив горло. — Пока у меня есть силы ждать. Но я не отличаюсь терпением. Семейная черта, — усмехается невесело, давая понять: ему самому подобное не по душе. Будто не способен от этого избавиться. И снова врёт. Звучит настолько неубедительно, что впору рассмеяться.
— Вдруг он вернётся? За мной. Я же его предала, — обнимает себя руками, словно ей холодно, словно невидимая броня способна её защитить. Закрывает веки, заставляет себя поёжиться, как нельзя кстати приходится холодный воздух, стоит сосредоточиться на нём, как по коже ползут мурашки, а мелкие волоски стают дыбом.
Он перегибается через стол, оглаживает её по предплечью в попытке успокоить. Получается обратный эффект, её воротит от его касаний, хочется убраться прочь тут же, но она терпит, сцепив зубы. Удивительно, почему на него раньше не возникало такой реакции, на Дена была… Вероятно, потому что в нём Ника не распознала угрозы.
— Ты в безопасности, он до тебя не доберётся, — страстно выдыхает Макс, не убирая прохладных пальцев.
Она открывает глаза, ей не приходится притворяться напуганной, тело и сознание реагируют инстинктивно лёгким тремором, увлажнившейся слизистой. Её потряхивает.
— Он мож-жет, — тянет она, срываясь на хрип. — Это же он! Как ты не понимаешь?! — давит из себя крик, сбрасывая его ладонь, ударяет по столешнице. Бац. Бокал разбивается вдребезги, осколки разлетаются по полу.
Спектакль кажется бесконечным, будто ей придётся до гроба играть отведённую роль, которую она получить
