Високосный год - Юрий Тарасов
Сэттэр молча посмотрел на Богослова. Глаза его сверкнули:
— Молодец, Богослов. Не смолчал. Всегда спрашивай за своё. Не ценишь себя — не ценят тебя! И неважно, кто стоит перед тобой. Важно, кто ты сам! — он горделиво ухмыльнулся. — Что ж, подойди ко мне.
Андрей встал, расправил плечи и подошёл к Сэттэру. Он не знал, чего ожидать, но точно не ожидал того, что произошло в следующее мгновение: молниеносным движением Сэттэр выхватил из ножен кинжал и резко ударил им прямо в грудь Андрея. Затем нанёс еще несколько точных ударов прямо в сердце.
Сердце. Оно так устало биться. Холодный дьявольский металл остановил его работу. Андрей широко раскрыл глаза и, глядя в упор на своего убийцу, прохрипел:
— Обманщик…
Венок из полевых цветов слетел с его головы и залился кровью.
Глава 34. Нет большего праведника, чем раскаявшийся грешник
Ветер стих. Старый человек в разорванной рясе обнаружил себя сидящим на коленях у большого зеркала. Он не знал себя. Казалось, это его первое знакомство с собой. Глубокие морщины, седые растрёпанные волосы, болезненная худоба, впалые щёки и кожа, натянутая на скулах, выдавали в нём девяностолетнего больного старика. Он был бледен, а глаза его тусклы. С трудом поднявшись, он оглядел помещение. Просторный кабинет, большой дубовый стол, настенные часы, показывающие 12:13 ночи. Еле передвигая ногами, он подошёл к двери. За дверью он обнаружил приёмную, в которой стоял какой-то юноша с кропильницей в руке. Увидев старика, юноша выронил ёмкость и широко открыл глаза от удивления:
— Б-б-батюшка?! — заикаясь, проговорил он. Кропильница с грохотом ударилась об пол, а святая вода, которую так и не успели использовать по назначению, разлилась по дорогому паркету. Старик поднял на юношу свои выцветшие глаза — он совершенно не понимал, кто перед ним стоит и где он находится. Ошеломленный Серафим стоял с открытым ртом. Он с трудом узнал в этом больном старике ещё недавно упитанного и уверенного в себе священнослужителя, буквально пять минут назад вошедшего в кабинет продюсера. Старик посмотрел немигающим взглядом и почему-то сказал:
— Прости.
Вслед за ним из кабинета неестественно заторможенной походкой вышел продюсер Анатолий Яковлевич Крюк, левый глаз которого по-прежнему дёргался. Левая рука, прочно прижатая к голове, застыла у левого же уха. Ни телефона, ни провода с трубкой обнаружено не было. Его лоб был покрыт испариной, а кожа на голове то бледнела, то синела, то багровела. Иногда его губы начинали ритмично двигаться, будто в такт слышимой только ему песни. Так они оба и стояли: один — худой измученный старик с немигающим взглядом, второй — с постоянно дёргающимся глазом и застывшей у уха рукой.
К чести Серафима, он не последовал примеру сбежавшей секретарши, а, собравшись с духом, набрал номер скорой. Всё время пока он ждал приезда неотложки, эти двое безвольно стояли на своих местах. Зрелище крайне жуткое, и Серафим беспрерывно читал молитвы. Негромко, но уверенно. Спустя двадцать минут крепкие санитары вывели странную парочку из здания. В карете скорой помощи их на всякий случай зафиксировали специальными ремнями. Разумеется, конечным пунктом назначения скорой было психиатрическое отделение. На передних сидениях, помимо водителя, находились пожилой врач с молодой медсестрой:
— Виктор Иваныч, смотрите, эти совсем странные, — медсестра настороженно оглядывалась. Однако серьезные санитары, сидящие рядом с таинственной парочкой, одним своим видом гарантировали безопасность окружающим.
— Ох, Наденька, чего только не бывает, — резюмировал Виктор Иваныч. В этот момент из радиоприёмника скорой послышался припев песни, которую вот уже несколько дней кряду крутили на всех радиостанциях:
«И будет ночь смотреть в окно,
На небе крутится кино,
Про нас с тобой, про нашу жизнь,
Про то, что сделали другим…»
В тот же миг продюсер стал биться в судорогах, повторяя слова услышанного припева, батюшка же наоборот крепко сжал свои губы и стал покачиваться из стороны в сторону. Санитарам пришлось силой ввести успокоительное.
— Говорил же я тебе тогда, Наденька — не нужно трогать флешку покойника с этой песней. Смотри, что теперь происходит!
И вдруг молодая неопытная Наденька повернула свою голову в сторону врача и произнесла низким несвойственным ей голосом:
— Происходит ровно то, что должно происходить. И мы все приложили к этому руку.
Глава 35. Освобождение
— Алёша! Алексей! Очнись! Что с тобой? — она судорожно била его по бледным щекам. — Ты слышишь меня, Лёша?
Румянец слегка окрасил его застывшее лицо, и он неожиданно, широко открыв рот, сделал громкий вдох:
— Катя… Катя? — взгляд его был потерян, но Алексей всё же смог сфокусироваться на глазах испуганной Катерины.
— Что здесь произошло? Я никогда не видела, чтобы человек был жив, но не дышал! Да ещё к тому же и сидел неподвижно! — над её головой кружила белоснежная птица. Та самая, которая привела Алексея к этому зданию.
— Как, как ты нашла меня? — он ещё был немного растерян, но сознание вернулось к нему окончательно.
— Это всё она, — Катерина подняла голову наверх, указав на удивительную птицу. — Принесла мне в клюве венок, который я надела тебе на голову. А он весь в крови! И тогда она выпорхнула из магазина, а я побежала за ней! Вот так и очутилась здесь!
— Да уж, действительно, необыкновенная птица… — при этих словах птица опустилась и села рядом с Алексеем, уставившись на него своими огромными голубыми глазищами.
— Так что тут случилось? — спросила Катя уже спокойно, поняв, что с Алексеем всё в порядке.
Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Затем медленно вернул взгляд на кареглазую продавщицу цветов:
— Мир такой удивительный. Боже мой, если бы ты только знала. Если бы ты только знала… — повторил он.
— Что знала, Лёша?
— Когда-нибудь я обязательно тебе расскажу. Ответь мне, веришь ли ты в настоящую любовь?
— А разве бывает любовь ненастоящая? Другой любви-то и не бывает.
— И то верно, Кать… Ох, сколько же я наделал глупостей. Но как же добр и милосерден наш Создатель… Катя, если бы ты только знала, как Он любит нас!
— Я знаю, Лёш, — она села рядом, обняла его и с улыбкой посмотрела в глаза. — Я знаю. И поэтому мы наконец встретились.
В её глазах отразились лучи заката,
