Анна Гринь - Веер маскарада
Выдернув у него повод, я грозно развернулась и пошла прочь, надеясь, что уж на этот раз Клант оставит меня в покое. Мимолетное прикосновение холода отката дало знать, когда киашьяр шагнул в портал, оставив наедине с моими мыслями.
Тихо всхлипнув, я прижала пальцы к губам и прошептала:
— Какой же ты дурак…
* * *Он слышал ее последние слова, но не стал возвращаться, чтобы спросить об их смысле. Клант ступил на плиты лестницы, ведущей к замку, заставляя себя подняться, хотя мысленно продолжал вести разговор с Эммой. Правда, выдуманная его воображением, девушка не желала отвечать на нелогичные поступки своего прототипа.
— Ты маленькая глупая девчонка! Что ты себе возомнила? Я? Тебя? Ревную? Да мне просто противно иметь дело с Трумоном!
«Правда? Ты смотрел на себя в зеркало сегодня?»
— Зачем?
«Иначе бы понял, что по тебе видно, когда ты лжешь!»
— Глупость!
«Не ври хоть себе. Ты никогда не теряешь самообладание, предпочитая отшучиваться. Если бы тебе было все равно… Ты бы сейчас не желал расплавить Лесс взглядом, лишь бы уничтожить одного единственного легарда, вызывающего у тебя отвращение…»
— Ты зато хороша! Зачем именно он? Других мало? Людей, например? Почему именно легард?
«Может сам ответишь?»
— Вряд ли это правда… Только детское увлечение… Хотя!..
Он потер виски, вспоминая детали и мелочи.
Иногда Вирена, будто в шутку, говорила, что Клант знает Эмму лучше кого бы то ни было. Продолжительность жизни играла в этом на руку киашьяру — ему не требовалось куда‑то спешить.
Зная особенности и привычки Эммы, Кланту ничего не стоило осторожно и без труда вытащить из девушки все детали и подробности. Но… Он мог это сделать, если бы не был взбешен до крайней степени, когда только выпестованная годами сила воли могла скрыть бушующие эмоции.
Сила воли…
Клант улыбнулся, на миг растеряв привычный облик, и тут же огляделся, надеясь, что никто не заметил эту его слабость.
«Слабость? Интересные у тебя слабости!»
Он вновь улыбнулся, теперь осознанно позволяя себе в полной мере проявить истинную сущность. На одну секунду. Лишь чтобы вновь взять себя под контроль.
«Никогда нельзя терять контроль!» — любил повторять Эдин, и сыновья неуклонно следовали этому почти приказу.
Лесс полон интриг. Здесь есть уши и глаза у каждого завитка на стенных панелях. Никому нельзя доверять. Даже отцу. Даже брату. Потому что это та самая игра, в которую проигрывают сильные.
Иногда киашьяру нравилась выбранная им для себя роль ловеласа и весельчака. Как часто кто‑то обращал на него внимание, выбалтывая секреты? Как часто глупые девицы, ищущие покровителя, рассчитывали получить от него хотя бы достойного вознаграждения за труды? Как часто его пытались обхитрить, вовлекая в опасную интригу мелких заговоров?
И многие ли видели, как он без труда улавливал их мысли и попытки — о, лишь попытки! — обыграть себя в великую игру королей. Клант позволял всем считать себя глупым обормотом и шалопаем, зная, как сладка после будет месть за непредусмотрительность. Чужую непредусмотрительность.
Легард зло усмехнулся, проходя в услужливо распахнутые двери.
Спроси он, сколько тайн скрывает Рэндалл, и брат наградил бы киашьяра очаровательной улыбкой, способной обмануть любого. Почти любого в Лессе, да и во всем королевстве.
— Интриги всюду! Всюду… — сам себе под нос пробормотал блондин и взъерошил пряди на затылке.
Легард не задумывался, куда идет, просто открывал двери, позволяя магии самой выбирать переходы: большой зал собраний, библиотека, пустующая гостиная матери, одна из столовых, десяток полузаброшенных комнат… И вновь холл.
— Так ты все еще меня любишь?
«Я? Тебя?»
Эмма умело играла в эти игры. Клант сам ее научил. Но он так же знал единственный способ узнать хоть что‑то настоящее.
Разозлить?
Нет!
Вывести Эмму из себя!
— И она сама все скажет, — зло хмыкнул киашьяр, чувствуя собственный яд на губах.
«Ненавижу тебя!»
— Знаю. Но мы только начали эту партию — не бросать же!
— С кем это ты разговариваешь? — Рэнд с серьезным видом появился из распахнутой двери, за которой тянулся темный коридор перед кабинетом короля.
— Сам с собой, как видишь! — довольно сообщил Клант. — Ты знал, что Эмма до сих пор в меня влюблена?
Брюнет на миг посмотрел в глаза брату, а затем медленно произнес:
— Мне казалось, это всем известно.
— Хотя она старалась доказать обратное, — констатировал киашьяр через миг и прикусил губу.
— А ты ей это позволял, ни на миг не отпуская от себя, — сухо заметил Рэндалл.
— И девочка натворила глупостей, — вздохнул Клант, потирая виски.
— Разве? — переспросил брюнет. — Хотя… возможно так оно и есть.
— О чем ты? — удивился киашьяр, уловив в голосе брата иронию. — Что тебе известно?
— Это не мои секреты, братик, — вдруг усмехнулся Рэнд. — Мне пора, прости.
Глядя в спину удаляющемуся брюнету, Клант медленно отчетливо ругнулся:
— Вот blrh!
* * *— Глупый, глупый, глупый!..
Кажется, я повторила эти слова столько раз только затем, чтобы в них увериться, хотя, на самом деле, стоило сказать это же не конской гриве, а себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах я не могла причислить Кланта к разряду дураков. Вот и сейчас для его поступка была причина, и я заметила тонкую игру слишком поздно.
Как много я ему рассказала? Как много он уловил в моих жестах, взглядах, в словах и между слов?
Никто не знает.
Когда дело касается легарда, стоит трижды обдумать все, прежде чем раскрывать рот. А Клант сделал то, что показало насколько он меня знает.
Ловко!
Он начал сразу со скандала, не дав мне опомниться и взять себя в руки!
И я, как глупая маленькая девочка, выдала ему почти все!
Ему нужно лишь сложить несколько значений, чтобы выяснить даже мне толком неизвестное. А все из‑за того, что я не умею мыслить в пылу спора.
Вздохнув, я попробовала прикинуть, сколько пройдет времени, прежде чем Клант вновь появится передо мной и спросит, почему я не опровергла эту ложь про Трумона.
И как он вообще мог предположить, что я и этот идиот — легард?..
— Да ни за что б на свете!
Еще раз фыркнув, я осмотрелась — последние несколько часов я просто ехала по тракту, ни на что не обращая внимания.
Впереди, почти на горизонте, возле дороги что‑то виднелось. Подъехав ближе, я рассмотрела, что это указатель, уводящий чуть в сторону от дороги к едва виднеющемуся лесу, на опушке которого сиротливо торчал домик.
