Наталья Якобсон - Живая статуя
Неожиданно вспомнился последний пир, крылатые гости, между которыми уже не было ни Розы, ни ее слуг, и вино, смешанное с кровью. Я до сих пор был уверен, что в ту ночь в мой кубок что-то подсыпали, и не заснул я сразу только потому, что этот кубок был выкован гномами, и любой яд, попавший в него, становился безвреден. В ту ночь я слышал чьи — то голоса перед тем, как уснуть и шелест крыльев. Я никогда не спал слишком долго, но та ночь стала исключением. Как же сильно я просчитался, безгранично доверившись Розе. Как будто прочтя мои мысли, Флер лукаво улыбнулась.
— Ты туда больше не пойдешь, я так и знала. Должно же и в тебе быть что-то благородное, — чуть ли не проворковала она.
— Ты слишком мало обо мне знаешь. Нельзя так привязываться к незнакомому человеку, — опять предупредил я, но, как и все предыдущие предупреждение, последнее так же пропало втуне.
— Я уже к тебе привязалась, и мне все равно, кто ты, — смело призналась девушка.
— Если бы ты только знала, — я поднес пальцы к вискам, где с бешеной силой стучала и воспламенялась нечеловеческая кровь, провел ладонью по лбу, будто таким образом пытался избавиться от безумия, не впустить его в свою голову. Если бы я мог приказать всем дурным мыслям уйти прочь и от себя, и от Марселя, назад к тем, кто нам их посылает, в тот склеп, населенный жуткими тварями.
Конечно, если постараться, я мог все, но был так взволнован, потерян и влюблен, что не пытался ничего предпринять. Нужно было забыть о чувствах, собраться с силой воли и не позволить этим мерзавцам довести моего друга до самоубийства. Можно было содрогнуться при одной мысли о том, что однажды я прилечу к мастерской живописца и увижу его труп на камнях под окнами, расколотый череп, кровь и обнаженный мозг. Конечно, я бы не вздрогнул ни от страха, ни от отвращения, ни от жалости, такие проявления эмоций были против сверхъестественной природы, и я бы ни словом, ни вздохом не выдал толпе собравшихся зевак того, что чувствую, но сердце бы мое окаменело. Я стал бы мстить всем подряд, и людям, когда-либо по недоброму относившемся к моему любимцу, кровавый след привел бы меня к ним, к каждому, кто хоть раз косо глянул в его сторону или плохо подумал о нем. Я наказал бы каждого из них, как и положено карающему ангелу, ведь Марсель при жизни считал меня ангелом, и после смерти я бы оправдал его надежды. Уничтожил бы всех злоумышленников, не мечом, а огнем, и потом отыскал бы склеп. Месть привела бы меня туда вернее любых путей.
— О чем ты думаешь? — насторожилась Флер. — О том, как поймать для меня того миленького зверька?
А она все не уймется! Наверное, очень хочет заполучить гремлина, раз так откровенно попрошайничает.
— Нет, гремл…то есть того зверька я ловить не стану, — разочаровал я ее и тут же почувствовал себя немного виноватым. Нехорошо отказывать даме в ее просьбе, быть может, последней просьбе. Так я говорил себе каждый раз, когда находил и приглашал с собой очередную жертву, любое ее пожелание могло оказаться последним, и поэтому было жаль его не исполнить. Надо же обрадовать живое и обаятельное создание в последний раз, прежде чем оно трупом обмякнет в когтях дракона. Волшебнику было под силу выполнить любую просьбу, но притащить к Флер питомца, который когда-то принадлежал моей возлюбленной, я не хотел. Это казалось мне дурным предзнаменованием. Нельзя же дарить очередной подружке то, что до этого принадлежало невесте. Хотя Роза или ее слуги могли уже давно погнать гремлина взашей из склепа. Если бы о нем кто-то заботился, то зверек не пытался бы с таким взволнованным видом стащить все, что попадется под лапки.
— Может, он сам вернется, — с надеждой предположила Флер.
— Сдался же он тебе? — я, не выдержав, начал грубить и, чтобы Флер не обиделась, тут же предложил. — Давай, лучше я принесу тебе котят.
— Нет-нет, — слишком поспешно возразила девушка. — Им здесь будет неуютно, комнату постоянно продувает, дров или хвороста, чтобы разжечь камин не находится, и еды тоже не хватает.
А еще по разным норам вокруг лазают эти странные, мерзкие существа, которые загрызут не то, что слабеньких, крохотных котят, но даже взрослых кошек. Флер не могла заметить всех этих приспособленных когтистых воришек, таскавших еду у нее со стола. Возможно, по их милости она так часто голодала. Ведь она любила животных и на этот раз тоже могла не понять, что зверушки с очень длинными острыми когтями и клыками на самом деле прихвостни нечисти, а не изголодавшиеся крысы.
— Они больше похожи на обезьянок, — как бы между прочим, заметила Флер. — На миленьких худеньких мартышек, которые вылезли из нор потустороннего мира.
— Да, точно, — подтвердил я и только тут вспомнил, что вслух ничего не произносил.
— Ты прочла мои мысли? — я с недоумением смотрел на Флер, а она только лукаво улыбалась. До сих пор никому не удавалось залезть в мою голову, зато у меня всегда получалось узнать, о чем помышляет собеседник.
— Как тебе это удалось? — я схватил девушку за локоть и слегка ее встряхнул, но пожатие оказалось слишком крепким. У Флер из волос посыпались шпильки, бусы разорвались и рассыпались на дюжины жемчужинок. Те в свою очередь покатились по полу, как зернышки, и ловкие хвостатые твари кинулись подбирать их. Они управились за секунды, так что поймать их и одновременно добиться ответа от Флер не представлялось возможности. А колдовать в ее присутствии мне не очень хотелось, зачем так опрометчиво выдавать себя.
Нехотя я выпустил ее локоть. На коже остались следы от моих когтей, пять кровоточащих полосочек.
— Мне же больно, — обиделась она.
— Боль скоро пройдет, — я хотел коснуться ее кожи и исцелить, но она отшатнулась.
— Как ты можешь становиться таким злым? Иногда в тебя, как будто вселяется дьявол, — крикнула она.
Ошибаешься, красавица, он во мне сидит постоянно, хотел возразить я, но, конечно же, не стал. Под дверью не было подслушивающего Августина или его приспешников, и все равно не за чем напрасно тревожить тишину такими заявлениями, ведь в тишине может притаиться кто угодно. Где гарантия, что духи, шныряющие поблизости, не подслушают и не начнут потом передразнивать меня или Флер, или повторять мои слова под ухом у самого Августина. Зачем лишний раз вносить сумятицу в мир, в котором и так с недавних пор все перепуталось и изменилось.
— То есть, я не хочу говорить о тебе ничего плохого, — извинилась Флер, словно тоже испугалась того, что ее могут подслушать или того, что гость хлопнет дверью и уйдет уже безвозвратно. — Просто, иногда ты ведешь себя очень странно. Смотришь так, будто все вокруг, в том числе и я, не стоят того, чтобы ты их заметил, и это оскорбительно.
