Саван алой розы (СИ) - Анастасия Александровна Логинова
В какой-то момент сделалось столь невыносимо слушать, как рвется шелк ее платья, чувствовать, как грубые пальцы оставляют синяки на бедрах, и уворачиваться от жирных поцелуев, что Роза сдалась. Обессилила. Перестала кричать и сопротивляться – лишь отвернулась, зажмурилась, чтобы не видеть его лица. И беззвучно плакала. Почему-то именно это сыграло роль. Глебов вдруг затих, отпрянул, прекратив ее мучения, и только рассеянно пробормотал:
– Простите, Роза Яковлевна… я обидеть вас не хотел… я обознался… да, обознался! Думал, вы Валенька…
Только теперь дверь и распахнулась: в комнату вихрем влетел Гершель Лезин и сходу укрыл Розу до самой шеи своим сюртуком.
– Ну-ну, Роза Яковлевна, вас более не тронут, клянусь, – сдержанно посочувствовал он. – Встать сможете?
Роза не желала отвечать ему, она не желала разговаривать вообще ни с кем в этом доме. Только плакала и закрывала лицо руками.
– Гершель, я… ну обознался, ей-богу, здесь темно было… – лепетал Глебов и торопливо застегивал штаны.
– Сделай милость, пойди к черту, Глебов! – гаркнул на то Лезин – и его друг немедленно испарился.
Решив, что сама Роза не встанет, он поднял ее на руки и уложил на софу. Прошипел яростно:
– Мерзавец! Какой мерзавец… и муж ваш не лучше! Зачем вы спустились сюда среди ночи?!
Но Роза его ровно не слышала. В голове крутился один-единственный вопрос, который она и поспешила задать:
– Вы ведь стояли за дверью, Гершель, я видела… отчего вы сразу его не прогнали?
– За дверью? Меня горничная позвала. Только что! Сама войти побоялась… Право, стоит за доктором послать, вы совсем плохи.
– Нет! – вскричала Роза. – Не нужно. Позовите Шмуэля… А впрочем, нет, и его не нужно…
И заплакала того сильней.
– Да уж, мужа вашего звать и впрямь бесполезно – он в столовой крепко спит, я сам видел. Роза, – Гершель приподнял ее голову, чтобы заглянуть в глаза, и вкрадчиво сказал, – и когда проспится, пожалуй, не стоит ему ничего говорить. Простить этого Глебову он не сможет, а значит, кто-то из них умрет. И, боюсь, это будет не Глебов. Он отлично стреляет.
А ее муж, по собственному его признанию, и револьвера-то не имел.
– Так что же мне делать?..
– Уезжайте домой. Как я и говорил, просите прощения у ваших родителей – они примут и вас, и Шмуэля. Я очень хочу, чтобы вы были счастливы, Роза, несмотря ни на что. А этот мерзавец свое еще получит – о том не беспокойтесь.
Произнеся последние слова, Гершель поднес ее руку к своим губам и легонько, будто боясь испугать, поцеловал.
* * *
Вскорости после безумной этой ночи Роза и правда вернулась домой. Только вышло все совсем не так, как обещал Лезин.
Когда Роза – следующим днем – завела разговор с мужем, что им непременно нужно уехать и просить прощения у ее родителей, тот и слышать ничего не захотел.
– И что мне – в приказчиках у твоего батюшки бегать?! На подачки его жить? Радоваться, что богатую невесту заполучил? Плохо ты меня знаешь, оказывается!
– Да хоть бы и приказчиком! – вскричала в ответ Роза, доведенная до белого каления. – Иначе на что мы с тобою жить станем, как не на его подачки? На фотокарточки твои!
Шмуэль побледнел. Отошел на шаг. В глазах его Роза прочитала разочарование. Должно быть, Валентина никогда бы не сказала таких обидных слов. Но Валентина не пережила того, что пережила она – и идти сейчас на попятную Роза не собиралась!
И Шмуэль, осознав это, уже не очень уверенно произнес:
– Серб, товарищ Глебова, нынче утром поездом поехал на Варшаву, а оттуда на Родину. И Глебов вскорости к нему ехать собирается. Правым делом мечтает заняться. Нас с собою зовет. Нас обоих.
– Нет!.. – мотнула головой Роза. – Ни за что!
– Я понимаю, это не Венеция… но в Сербском княжестве теперь не так как раньше, там спокойно, и турки почти все поуезжали… Или ты из-за Глебова ехать не хочешь?
Роза молчала. Возможно, надеялась, что он догадается сам.
– Я отметил, Роза, что последние дни ты смотреть на него не можешь. Вы в ссоре?
– Нет… – вздохнула Роза.
Гершель прав, нельзя ему говорить – все еще хуже станет. Но и поехать куда-то с Глебовым, снова жить с ним под одной крышей, за его счет, Роза не могла. И не собиралась.
Муж нахмурился, совершенно не понимая ее недомолвок и явно устав от них.
– А я и впрямь собирался ехать, уже пообещал. И, потом, даже Валентина едет с Глебовым – театр оставила ради него!..
– Ах, снова Валентина! – вскричала Роза. – Ну так и езжай с ними, третьим, авось назад отобьешь свою актрису!
– Быть может, и поеду, и отобью! – взорвался криком Шмуэль. – Она, по крайней мере, меня всегда понимала!
И, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка, ушел прочь.
Тем же вечером Роза умудрилась повздорить с самой Валентиной – уверенная отчего-то, что жаловаться ее благоверный отправился именно к бывшей любовнице. На ночь в спальню мужа она снова не пустила, а проснувшись наутро далеко за полдень, обнаружила, что он вовсе уехал. И Валентина уехала – так ей показалось.
Обозленная, Роза села писать матушке. Рассказала, что гостит у друзей, что жива, здорова, и что непременно вскорости ее навестит. Про себя решила, что и впрямь навестит – со Шмуэлем или без него. И упросила лакея доставить письмо немедля по домашнему своему адресу.
Глебова Роза весь этот день избегала. Лишь к вечеру, Лезин невесть как уговорил ее поехать с ними смотреть фейерверки в сад Излера.
А Розе утопиться хотелось – какие уж тут фейерверки? Но все же она поехала.
* * *
Много позже Роза поняла, что, наверное, братья выпытали ее местонахождение у лакея, доставившего матушке ее письмо тем утром. Как бы там ни было, Осип и Борис выследили ее, схватили прямо среди разговора с мужем и бесцеремонно бросили в седло. Увезли домой. Заперли в ее девичьей комнате. Гвоздями приколотили тяжелый навесной замок на дверь и отворяли его только для того, чтобы принести ей питье и еду. Окна не трогали, видно решили, что из комнаты на третьем этаже ей никуда не деться.
Да и Роза и не пыталась сбежать, даже не мыслила о том…
Едва она оказалась в родительском доме, как тотчас перестала быть мужней женой и объектом чьего-то вожделения. Мерзавец Глебов. Пройдоха Лезин. Веселый, в вечном ощущении праздника дом, из окна которого ей порою хотелось выброситься. Нагая
