Пламя хаоса - Амелия Хатчинс
– Но… я не хочу ни с кем спать. Могу все сделать сама, – кивнула я.
Мои руки, держащие пергамент, задрожали. Ну что за, мать его, невезение такое, почему такое вообще могло понадобиться?!
– Ты действительно считаешь, что сработает? – равнодушно спросил Нокс.
– Нет, – я вздохнула, изучая заклинание. – Теперь понятно, почему дом нужно благословлять каждые пятьдесят дет. И почему я застряла со своей девственностью аж почти до двадцати пяти. Есть и плюсы, я таки не умру старой девой.
– Ты не умрешь, пока…
– Да-да, Нокс. Не умру, пока ты меня не прикончишь сам. А что, если не получится, если меня стошнит? Что, если я вообще в этом плоха? – я поморщилась от одной лишь мысли.
– Тогда станешь моей, как только я вернусь и ни мгновением позже. Я хочу свой гребаный дом обратно.
– А существа или люди, которые за мной охотятся?
– Я сразу же узнаю, что ты в смертельной опасности, – Нокс кивнул на дверь. – Вон, перед отбытием нужно еще вопросики порешать.
– И кого же мне выбрать? – спросила я.
Нокс врезал по столу ладонями, посуда с грохотом улетела на пол.
– Мне насрать, кого ты выберешь, – прорычал он, и в голосе зазвучало эхо, словно он пытался сдержать что-то еще. – Не мое дело, ведьма. Единственная причина, почему я до сих пор не свернул тебе шею, заключается в том, что кое-кому могущественному ты нужна живой. Будь это мой выбор, я бы разрубил тебе шею клинком и полюбовался, как твоя сраная башка катится вдаль.
– Поняла, – тихо шепнула я и отошла; уже у двери помедлила, обернулась на Нокса, который мрачно наблюдал за мной. – Чтоб ты ананасом подавился, мудила.
Я покинула столовую прежде, чем он увидел блестящие в моих глазах слезы или боль, которую мне причинили его слова. Не обращая внимания на взгляды окружающих, я вбежала в спальню и тут же сбросила платье. Уставившись на закрытую дверь, я дала волю слезам гнева и боли.
Смахнув пряди волос с лица, я охнула – в спальню, глядя мне в глаза, вошел Нокс. Я развернулась, прикрывая от него обнаженную грудь и подставляя кое-как прикрытый поясом зад. Яростно вытерла слезы, уязвленная, что Нокс их все же увидел.
– Убирайся нахер, – прошептала я сквозь ком в горле, обнимая себя руками в ожидании, когда он уйдет. – Пожалуйста.
Мне было нужно сохранить хоть какие-то ошметки достоинства, потому что потом придется просить чужого мужика взять то, что еще никто не тронул. Хуже того, придется просить еще и собрать кровь после. Как будто мало мне стыда от перепиха с чужаком, потом еще как-то ему в лицо смотреть.
– Брандер. Его выбирай, – уронил Нокс и молча вышел.
Глава 26
Нокс
Все внутри желало присвоить, трахнуть и уничтожить эту маленькую ведьму. Я ничего в жизни не жаждал так, как сокрушить Арью Гекату. Ее пухлые губы дразнили, умоляя втиснуть между ними член и вытрахать всю ее дерзость, разом жестко пресечь все насмешки.
Запах феромонов, что она источала, вызывал постоянное желание грубо овладеть ее невинной плотью. И никакого, блядь, милосердия. Она умоляла бы о пощаде, но у меня не найдется для нее ни капли. Никакой, нахер, разницы, потому что, как только я начну, Арья уже ее не захочет. Она будет брать, что я даю, а я буду смотреть, как она кончает у меня на члене, пока от нее ничего не останется.
Она бы попросту не собрала себя обратно. А мне пришлось бы весьма по душе видеть ее сломленной. Я хотел наблюдать, как эти ее глазки поменяют цвет, когда она оседлает мой член, открывая себя доселе неиспытанному удовольствию, как она теряет над собой контроль, крепко сжимаясь вокруг меня.
Арья хрупкая. Я – нет.
Она – из мягких изгибов и гладкой плоти. Я – из зазубренных краев, резко очерченных жилистых мышц.
Арья – из кружева и невинности. Я – воплощение жестокости и древности.
Она – невинная улыбка и красота. Я – насилие и нестареющая смерть.
Арья ухмылялась, я скалил клыки. Она не убегала; чертовски хорошо знала, что должна, но нет. Она завлекала, и как же, будь я проклят, мне хотелось впиться в нее зубами.
Куда более храбрые люди умирали, меня раздраконив. Арья склоняла голову набок и дразнила нежным изгибом горла, и прекрасно понимала, как легко я могу оборвать ее жизнь. Помешало ей это соблазнять? Нет. Она меня отталкивала, выжидая, наблюдая, потеряю ли я голову.
Я хотел схлестнуться с ней, едва оказавшись в спальне. Хотел узнать, она убежит голой, когда я сброшу маску человечности? Убежит, сохранив хоть малую часть себя? Я бы заставил ее рыдать, показал бы, каково это, когда трахают до состояния полного месива. Она бы, блядь, содрогалась, а я без сожаления наблюдал.
Арья являла собой саму невинность, и мне до одури хотелось развратить ее самым восхитительным, примитивным способом. Хотелось унизить всю чистоту в ней и посмотреть, что она будет делать после. Осознает ли она, понравится ли ей результат. Я хотел чувствовать, как она меняется, как распахнутся ее глаза, когда она поймет, что уже никогда не станет прежней. До момента, как я ее трахнул. О, я бы ее трахнул. Разрушил ее чувства, мысли о милом и нежном, заменив совсем другими. Она бы познала, каково это, когда тобой владеют, жестоко имеют и терзают, и больше никогда не возжелала бы от мужчины нежности и сладости.
Я хотел воспламенить эту маленькую сучку и смотреть, как она сгорает, увидеть, что получится из пепла, когда она поднимется, все еще испачканная в нем. Я хотел сжечь ее мир и трахнуть ее на этом пепелище, наблюдая, как до нее доходит, насколько она пала, когда я с ней закончу.
Я всегда спокойно игнорировал запах течных сук, но Арья… ее запах вызвал у меня каменный стояк, едва донесся до моих владений. Я выехал за городской барьер выяснить, что же это за восхитительный аромат. Потом она, блядь, взбрыкнула, потом небрежно назвала свое имя, и оно отдалось аж в самих яйцах.
Я возненавидел ее в тот же миг, как это имя соскользнуло с милых розовых губок. И все же я ее жаждал. Я жаждал, чтобы эта маленькая сучка почувствовала меня целиком, самым ужасным образом, который только можно представить. Я хотел знать, как она кричит, когда я погружусь глубоко внутрь, растягивая ее так,
