Изменчивая судьба - Тэмми Блэквелл
Глаза Лиама сузились до щелочек.
— Вау, Скаут. Мое самомнение раздуется до небес от того, какого ты хорошего обо мне мнения.
Не давая ему запугать меня, я подалась вперед.
— Я верю в наше дело. Я понимаю необходимость борьбы. Что я хочу знать, так это то, почему я должна делать это одна?
— Почему, черт возьми, ты решила, что будешь одна?
— Почему, черт возьми, я должна думать иначе?
Он ринулся вперед, и мое тело среагировало прежде, чем мозг успел осознать движение. Когда мой разум наверстал происходящее, я уже сидела на столе, а не на стуле, и мои ноги обвили талию Лиама. Одна рука комкала его свитер, тогда как другая склоняла его голову ко мне. Даже тогда у меня почти не осталось мыслей, если не считать ощущения его губ и вкуса его языка. По комнате прокатилось рычание, и я не знала, кому из нас оно принадлежало. И мне было все равно.
Его руки, сжимавшие мои бедра, поднялись выше, к пояснице, чтобы подтолкнуть меня поближе, если такое вообще возможно. Впервые за месяцы я не чувствовала холода. Я чувствовала… и чуяла, и ощущала вкус, и видела… лишь Лиама.
Затем все закончилось так же, как и началось — слишком резко, чтобы я осознала происходящее. В одно мгновение он прижимался ко мне, посылая электрические разряды ощущений по всему моему телу, а в следующее уже шагал к двери. Я подождала, пока не услышала, как он удаляется меж деревьев прочь от хижины, и только тогда соскользнула со стола на пол. Остаток ночи я провела на том же месте, водя пальцами по опухшим от поцелуев губам и дожидаясь, какая эмоция окажется доминирующей — счастье, желание, смущение, вина или предательство.
Глава 20
Той ночью Лиам не вернулся в хижину. Почти перед рассветом я забралась в кровать и задремала. Когда я проснулась, замерзнув от сна в одиночестве, Лиам сидел за нашим единственным столом с банкой консервированных персиков и набрасывал что-то на бумажке, которую дал мне вчера вечером.
За свою жизнь я побывала во многих неловких и дискомфортных ситуациях, но сидеть и гадать, как вести себя с Лиамом после самого изумительного поцелуя в истории поцелуев — это било рекорды неловкости и дискомфорта. Было бы лучше, если бы я определилась, что чувствую в данной ситуации, но я все еще переваривала миллион разных эмоций в секунду. Может, было бы проще, если бы он был кем-то другим, и я не полюбила его брата первым. Может, вчера я бы крикнула ему вслед, умоляла остаться. Может, я бы сказала, как сильно скучала по нему, когда его не было рядом, и как его улыбка мгновенно делала мой день счастливее.
А может, этого и не случилось бы. Может быть, я бы все еще гадала, действительно ли Лиам вызывает во мне такие теплые и приятные чувства, или меня просто тянет к единственной живой душе в моем крохотном мире, сузившемся до этой хижины.
Я пребывала в том эмоционально вымотанном, переполненном страданиями состоянии, которое так нравилось эмо-детишкам. Тут впору слушать кантри-музыку и отчаянно подвывать словам песни. Вот сложно, что ли, ему притвориться, будто он тоже что-то чувствует?
— По моим подсчетам, — сказал он ни с того, ни с сего, — как минимум шестеро встанут на нашу сторону, еще двенадцать могут встать на нашу сторону, и еще пятьдесят с лишним поддержат, как только мы установим новых Альф.
— Ладно…
Я сунула ноги в ботинки и встала с кровати, надевая еще один свитер и пересекая комнату. Я плюхнулась на стул рядом с Лиамом, надеясь, что это выглядело вяло и апатично.
— Шестеро против двадцати четырех в Альфа-Стае? Супер.
Лиам потер затылок, все еще перебирая имена в списке. Он вычеркивал имена из одной колонки, вписывал в другую, затем проделывал это снова. И снова. И снова. Я сцепила руки под коленками, чтобы не забрать у него ручку.
— Да это на самом деле неважно, — сказала я, когда он в восьмой раз переписал имя Сайласа Эллиота в другую колонку. — Мы не готовимся к битве, Лиам. Я бросаю Вызов. Это же не групповые усилия.
Лиам переписал Кирка Кейтса в категорию «может быть».
— Это важно.
— Почему?
Серьезные серые глаза посмотрели на меня.
— Потому что никто не должен чувствовать себя совершенно одиноким.
В тот день мы тренировались еще усерднее, чем раньше. На следующий день — еще усерднее. У нас по-прежнему имелось лишь тесное пространство, но мы подошли к делу изобретательно. Где-то в ходе всех этих отжиманий, упражнений и попыток обратиться без полной луны поцелуй превратился в померкшее воспоминание. Первые несколько ночей после этого отход ко сну был напряженным, и один из нас забирался под одеяла только после того, как засыпал второй, но в итоге мы вернулись к обычной рутине. И через несколько недель мне стало так комфортно, что я начала заводить разговоры, о которых большинство хороших здравомыслящих девочек даже не думало. Но я ничего не могла с собой поделать, когда уютно устраивалась под одеялом и грелась теплом Лиама под покровом тьмы. Желание был слишком сильным.
— Я бы убила за чизбургер, — сказала я в ночи. — Такой, чтобы с очень толстой сочной котлеткой, на свежей булочке, с хрустящим салатом и сладким помидором.
Голос Лиама донесся с другой половины кровати.
— Я бы прикончил президента Соединенных Штатов ради стейка с жареным картофелем, политым маслом и сметаной.
— Я бы разделалась с королевой Англии за салат. За такую огромную ресторанную порцию с куриными стрипсами и заправкой из меда и горчицы.
— На свете нет ничего, что я не сделал бы за бутерброд.
— Картошка фри! Картошка фри! Отдаю свое ледяное канадское королевство за одну картошечку фри!
— Я хочу тако.
— Я хочу рис по-мексикански.
— Фахитас.
— Лазанья.
— Спагетти.
— Пирог.
— Торт.
Однажды ночью я реально расплакалась, потому что мне так сильно захотелось газировки, что казалось, будто без нее я умру.
Каждую ночь мы говорили о еде, пока не засыпали, а каждое утро ели свой рацион из консервированных фруктов и овощей, а также дичи, словно нас прекрасно устраивало то, что
