Пленница северного волка - Ева Мирова
— Даже зверя полюбила? — тяжело дыша, спросил он, поглаживая мой живот.
— Я люблю вас обоих. Со всеми вашими недостатками и достоинствами. И вас, и вашего волка. Быть может, когда наше дитя появится на свет, то вы… Он…Вы оба сделаете меня своей парой? — осторожно спросила я, облизывая сухие губы, обветренные из-за недавнего вынужденного путешествия.
— Он может вас обратить, однако и сам не знает, станете ли вы ему парой. Если волчица, в которую вы обратитесь, ему не подойдёт, волк вас прогонит и не позволит забрать дитя, — пылко, но без злости ответил Святослав, теребя пальцами подол моего платья.
—А что будет с нами, если летняя невеста окажется его парой? — поинтересовалась я, заранее боясь ответа.
Самое страшное нависало над нами чёрными тучами. Ужаснее была не смерть, а возможная разлука с тем, кого я любила, и от чьего взора замирала у меня душа.
— Вы действительно хотите знать? — Взгляд князя буквально молил дать отрицательный ответ, отказаться от истины и продолжить жить в счастливом неведении.
— Хочу. Я хочу быть готовой ко всему! — храбро отозвалась я, садясь рядом со ним.
Наши лбы соприкоснулись, а пальцы рук переплелись в мёртвой хватке, мы стали словно единое целое в тоскливом осознании нашего безрадостного будущего.
— Вы знакомы с леди Астерией, она была моей невестой. Той, которую обратил мой волк. Совсем юная девица каким-то образом умудрилась полюбить меня, едва только увидела, прежде чем зверь успел её обратить. Так уж вышло, что её волчица оказалась истинной парой волка Дария. Волк и волчица так сильно тянутся друг к другу, что человеку невыносимо сложно этому сопротивляться. Пусть даже если и чувства к человеческой ипостаси этого зверя у него совершенно иные.
— Боже! Она так возненавидела меня, потому что я с вами… Ну конечно!
Слова любимого повергли меня в пучину ужаса. Мне вспомнились все колкие взгляды леди и её негодование по поводу проведённой мной с князем ночи.
— Астерия по-своему всё же любит Дария, но характер не позволяет ей смириться с тем, что за её выбор отвечает волчья сущность.
— Бедняжка. Как же ей тяжело, наверное. Волчье сердце рвётся к одному, а человеческое к другому…
— Вы так добросердечны. За это я вас и люблю…— признался Святослав, хватая меня за лицо. — Больше жизни люблю, дорожу вами. И не подвергну такой пытке. Никогда волк вас не обратит. Здесь то, что ему нужно, и вам не стоит принимать моё проклятие.
Его руки опустились мне на живот, словно бы подтверждая всё сказанное.
В ту ночь мы не отрывались друг от друга ни на мгновение. Князь был столь жадным и пылким, что я сбилась со счёта, сколько раз мне довелось дрожать от исступления под тяжестью его крепкого тела. От беспрестанных прикосновений его губ вся кожа у меня раскраснелась и горела от жара. Мы словно пребывали в лихорадке, не в силах надышаться друг другом, а потому заснули лишь на рассвете, переплетя крепко-накрепко пальцы рук.
31
31
Конец весны и даже первые дни лета были счастливыми для всех нас троих. Святослав проводил с нами каждое свободное мгновение, а потому лишь изредка отлучался для охоты и по нуждам княжества. В основном же все длинные северные дни, полные солнечного света, сменялись для меня короткими и безмятежными ночами рядом с ним.
Между нами установилось такое доверие, что князь больше не скрывал собственных страхов. Он, было видно, боялся потерять меня и потому без конца держал за руку, не отпуская от себя ни на шаг, либо же запирая в покоях под замком. Страхи за наше дитя не отступили от него даже после встречи с оборотнем древнейшего клана.
Святослав волновался, что они могли передумать, как только ребёнок появится на свет. Что могли заставить его по-прежнему обращать невест, посчитав потомка оборотня и обычной женщины неугодным продолжением стаи. И он не мог не думать о том, что при таком положении я не избежала бы участи быть обращённой. Впрочем, все страхи у нас были одни на двоих, и только наше дитя беззаботно толкалось у меня в животе, подрастая и безгранично нас этим радуя.
Стоял жаркий летний день, невыносимый зной которого заставлял всё живое прятаться в тени. В тот день любимый был занят, как никогда, поэтому только и смог, что разделить со мной утреннюю трапезу, которую мы с ним устроили прямо в покоях. Потом он ушёл по каким-то срочным делам, впервые за долгое время не обмолвившись, по каким именно. Впрочем, я всё равно догадывалась.
Наступил уже пятый день лета. Волчья невеста должна была прибыть в замок и, по всей видимости, время пришло.
Закрытая в покоях, я сидела у стены, прижавшись щекой к прохладному камню. Так я спасалась не от летнего зноя, ведь последний не пробирался в комнату даже через распахнутое окно, а от внутреннего жара, исходившего от уже изрядно подросшего дитя.
Капельки пота то и дело щекотали меня, стекая по шее к краю лёгкого платья. Дышать было тяжело, а одежда местами неприятно натирала распухшие телеса. Вынашивать маленького оборотня было непросто. Моё состояние иногда пугало меня, в особенности в те мгновения, когда я вспоминала о рунах старой знахарки.
«И зачем только ходила к ней?»— сокрушалась про себя, утирая платочком взмокшую шею.
Прикрыв глаза, я пыталась отвлечься от гложущих меня горестных мыслей, сочиняя строчки для колыбельной, что собиралась непременно по осени петь младенцу. В какой-то момент мою кожу обдул тяжёлый и жаркий ветер, почти опаляя, как жар от огня в камине. Открыв глаза, я встала у окна, вглядываясь вдаль.
Вид открывался просто невероятный, если было не обращать внимания на страшный мост в стороне. Перед лесом находилась полянка, давно усыпанная ковром из мелкого клевера, одуванчиков и незабудок, а за тянущимися к небу елями хорошо проглядывалась гряда величественных скал.
Казалось, что до них рукой было подать, однако они всё же непреодолимо далеко стояли от замка. Их вершины всегда неизменно покрывал белоснежный снег, а Святослав же, помнится, говорил мне о неизменно царившем там лютом холоде, от которого даже в летний зной снега не касалась губительная для него
