Единственная для Демона (СИ) - "Vi Francess"

— Они были ненормальными…

— Кто были ненормальными? — Лиза перевела на меня скептический взгляд. — Если ты говоришь про моих родителей — это крайне неожиданно. Да, они конечно бывают странными… но, чтобы ненормальными…

— Нет-нет! Я совсем не о них. — я умолкла, не зная, что ответить.

— Тогда сейчас — странная ты. — Лиза склонила голову на бок и выжидающе посмотрела: она всегда так делала, когда понимала, что я её не слушаю. — Я поеду сразу после похорон. На последнем автобусе. Ты точно не хочешь со мной?

— Нет… — мне лучше не выходить лишний раз из дома, а то вдруг опять кто-то…

— Мне очень не хочется оставлять тебя одну, — проговорила Лиза, — но я им пообещала ещё две недели назад и, если есть хоть малейшая возможность тебя переубедить… — она распахнула глаза, смотря на меня щенячьим взглядом.

— Всё нормально, — я замялась, заламывая пальцы, — Похороны… не самая лучшая мысль… то есть, моё присутствие там.

Я сидела на краю Лизиной кровати, пока она складывала немногие вещи в сумку. После произнесённых мною слов, последняя кофточка выпала из её рук, и не обращая на неё внимания, Лиза сделала несколько шагов вперёд, присаживаясь передо мной на колени.

— Ева, — она нежно заправила выбившиеся пряди моих волос за ухо, — это просто похороны. Я имею ввиду, что это как ни как важно. Мы провожаем человека в последний путь. Это ответственность. Тут не получится сказать: "я ни хочу" или "у меня нет настроения". Это наша обязанность. — она протяжно выдохнула и прикрыла глаза. — Люди умирают, все без исключения и это неизбежно — мы должны помнить об этом. Обязанность живых — провожать умерших. Это ритуал.

— Прекрати. Ты так говоришь, будто читаешь мессу.

— По-моему это что-то другое.

— Не важно.

Лиза поднялась на ноги и выпрямилась. Затем подошла к шкафу, извлекая из него вешалку, на плечиках которой висело чёрное платье.

— Вот, — Лиза протянула мне вешалку, — самое обычное платье. Небольшое декольте, до колен, без разрезов и откровенных вырезов, а самое главное лёгкое. Жарко не будет. Одевай.

Наверное, я и вправду полная эгоистка. Всю дорогу до кладбища я думала совсем не о похоронах; не думала о горе, которое ещё только предстоит пережить родителям и родственникам. В моей душе не было скорби.

" — Договора больше нет. Ты больше не моя. Ты свободна. Вольна.

— Нет, нет… Я твоя… хоть с ним, хоть без него. Ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь. Не понимаешь, что я хотел сделать… что хотел совершить…"

Моё сердце сжалось. Воспоминания накатывали с новой и большей силой, подобно омуту, затягивали в скользкую чёрную гущу. Дыхание перехватило.

" — Я мог убить тебя! Погубить твою душу! Ева, о чём ты думала? Как могла пойти на такое?

— Потому что я…

— Замолчи!"

Нет, нет, нет… жарко, невыносимо жарко! Огненные вспышки покрыли моё тело. Больно… жгучий яд проник под кожу, воспламеняя кровь, превращая её в лаву.

"… Я люблю тебя, Иштар! Тебе этого не изменить уже никогда!

— Нет… Ева, забери эти слова обратно!

— Так гори с ними теперь в Аду!"

Не изменить никогда! Никогда…

— Ева! Бог ты мой, Ева! Очнись… боже, да помогите же мне!

Откуда-то сверху… или снизу… нет, я совершенно не ориентируюсь в пространстве, но слышу очень обеспокоенные возгласы подруги. Они были на грани истерики, а я не могла понять, что произошло. Пусть боль и становилась терпимее, но жжение продолжалось.

— Давайте, помогите мне… Макс аккуратнее… я не понимаю… не понимаю…

— Может скорую… ей очень хреново…

— Подождите, она открыла глаза…

Сквозь туманную дымку, проглядывались слабые лучи летнего солнца. Прямо надо мной нависли несколько силуэтов. Мне не нужно было видеть лицо Лизы более чётко, чтобы понять, что на нём застыла гримаса ужаса и страха.

Мои воспоминания… они были настолько "живыми"… словно я перенеслась в то время. Его взгляд… обжигающий, холодный, наполненный болью… злобой… гнетущий, впервые испытывающий нечто подобное.

Боги! Как же я была слепа! За своей слепой любовью, за страдающей истерзанной душой, за предшествующим чувством неминуемых разлуки и горя — я проглядела самое главное!

Страх! Это был страх маленького ребёнка, когда он уже начинает осознавать суть происходящего: когда его отец обещает отпороть ремнём за плохую оценку или же… не знаю, ведь меня не воспитывали родители, но, когда бабушка гладила меня по волосам и тихонько приговаривала: "Ева, я не вечная, но ты такая сильная — даже не представляешь насколько, драгоценный мой цветочек. Всегда помни об этом, луна моя", — за полгода она повторила эту фразу раз шесть. За последние полгода…

— Ева, ты меня слышишь?

— Ему было страшно… — прошептала я, всё ещё находясь в глубинах своего подсознания.

— Что? — спросила Лиза, на смену ужасу в её глазах приходило удивление.

— Он меня ни ненавидел — он был напуган!

— Кто? — Лиза смотрела на меня, как на безумную, не только Лиза.

Макс находился в безмолвном молчание, в котором прятались сомнения в моём душевном здравии.

— Неважно… — осеклась я, а тем временем кто-то меня приподнял за под мышки.

Ясность мышления и все краски жизни постепенно возвращались ко мне. Минуту назад я сидела на земле — об это говорит небольшой участок примятой к земле зелёной травы. Машина, с распахнутыми настежь дверьми стояла на обочине загородной трассы. Игорь вышел из-за спины. Именно он помог мне подняться и сесть на старую деревянную скамью без спинки. Синяя краска на ней потрескалась: то ли от интенсивного использования, то ли от времени и погодных условий. Первое, на мой взгляд, маловероятно. Оглянувшись, я увидела железный проржавевший штырь, прятавшийся за ажурной листвой амброзии. Мне понадобилось около минуты, чтобы разглядеть ещё одну палкообразную горизонтальную железяку. Это был крест, а также место давней аварии. Да, вот такой незамысловатый крест, сделанный своими руками из разряда "из того, что было". А может большего и не надо?

— Держи, — Лиза протянула мне влажную салфетку и пояснила, — у тебя кровь из носа шла.

— Это всё давление, — сказал Макс, присаживаясь рядом, — в машине душно.

— Я тебе ещё на прошлой неделе сказала починить кондиционер! — осуждающе проговорила Лиза. — Ездим, как во включенной микроволновке! Мы же не попкорн чёрт возьми!

Макс недоумённо взглянул на Лизу.

— Прости… это всё нервы и… я просто испугалась… — промямлила она.

Вдалеке показалось чёрное пятно. По мере его приближения стало понятно, что это микроавтобус, который мы обогнали ещё до выезда из города. Автомобиль сбросил скорость, съезжая на обочину, и остановился в метрах десяти дальше машины, на которой ехали мы. Под тонированными стёклами автобуса, белым по-черному, находилась надпись: "Ритуальные услуги". Дверь с пассажирской стороны открылась. Мужчина, лет сорока, спустился на подножку, затем ступил на каменистую землю. Это был один из работников похоронного агентства.

— Сломались? — лысеющий, низкорослый мужичок кивнул в сторону Лады Весты, машины Максима.

— Всё в порядке. — ему ответил Игорь, получилось довольно резко.

Коротышка кивнул, вернулся на своё место и щебёнка задребезжала под колёсами отъезжавшего автобуса. Через метров сто он уже съехал с трассы на грунтовую дорожку. Я поднялась со скамейки, следя взглядом за машиной, проезжающей под металлической аркой с другой стороны дороги. Следом же моему взору открылась более мрачная и удручающая картина: неровным строем, друг за другом, выстроились многочисленные ряды мраморных плит, гранитных памятников, безымянных крестов… меня обуяло состояние ненужности. Ведь все те, кто находился там стали именно такими. То есть, не совсем верное сравнение, но более толку от них нет. И я совсем ни о том, что их перестают любить после смерти или оплакивать и сожалеть. Вовсе нет! Но как бы то ни было — это неизбежная и разрушительная реальность. Мертвы — они мертвы. Люди продолжают любить живых, точнее, воспоминания о живых друзьях, знакомых, родителях, детях… и вот, в один момент, они перестают быть живыми. Они там, в сырой холодной земле, гниют себе потихонечку.