Метка рода (СИ) - Богатова Властелина

К своей лежанке прошла, так и оставшейся холодной, нетронутой, застыла, разглядывая опрятно сложенную намитку, тесьму с кольцами височными, а рядом и мешок с травами, которые потеряла, когда Арван в охапку её сгрёб. Вейя головой тряхнула, не желая о том постыдстве вспоминать. Опустилась на подстилку без сил совсем. Шумела в голове кровь, в которой ещё раздавался голос кагана, слова обрывками ранили вновь и вновь, как и взгляд жгучий, пронимающий, от которого грохотало сердце, как безумное. Вейя чувствовала только растерянность глухую, все мысли воедино собрать не могла, к тому же каждое движение тела напоминало обо всём, что сделал с ней Тамир: между ног ещё саднило, ощущение бившейся внутри твёрдости отяжеляли поясницу, и влажно как-то было, горела кожа там, где побывали руки и губы кагана. Воды бы нагреть помыться. Даже не представляла, что дальше теперь будет, как быть с ним рядом теперь, коли таскать теперь станет к себе. Бежать, да разве она пережила это всё, чтобы теперь...

Утренний свет хлынул в палатку, прерывая тяжёлые раздумья. Вейя, встрепенувшись, повернулась, встретившись взглядом с Огнедарой. Потекло мгновение-другое в утренней тишине, но полянка не изменилась нисколько в лице, чуть замялась, правда, на входе, но спокойно внутрь прошла, внося яства, только приготовленные с костра. Оставив посудину, она к Вейе приблизилась молча, присела рядом, за плечо чуть сжав.

— Помочь чем?

Вейя глянула на неё коротко. Хоть с заботой спросила она, но Вейя и не привыкла жаловаться, негодование изливать, да и за что? Тамир верно сказал — сама она выбрала идти с ним.

— Не нужно ничего, сама, — ответила лишь.

И как бы Огнедара ни заставляла поесть, а кусок в горло не лез. Пока Вейя себя в порядок приводила, Огнедара вдруг травы попросила посмотреть, всё перекладывала пучки, нюхала, попросила взять какие-то из них, Вейя поделилась, конечно. Огнедара, пока Вейя мылась, вновь запропастилась куда-то.

С одеждой стало туго совсем. Пришлось вытащить рубаху из своего мешка, у которой только край чуть не дошила. Одела, косясь и супившись раздосадовано на порванную исподнюю свою. Льняная мягкая ткань по телу пришлась, и Вейя довольна осталась тем.

— Вот, испей, — протянула Огнедара Вейи горячую, исходившую паром миску, когда вернулась

— Что это? — потянула в себя шибко пахучий запах, что ударил в голову.

Огнедара рядом присела, спокойно на Вейю посмотрев:

— Ты же не хочешь обременённой стать, тяжёлой раньше времени, да и не то ищешь, как я понимаю.

Жар так и поднялся к щекам, застучав в виски кровью. Конечно, не хочет, она об этом и не подумала даже, не того было. Перебарывая смущение, Вейя кивнула согласно, приняла питьё, попробовав: горькое и кислое до оскомины — пить невозможно, но нужно. И пока пила, морщась и язык обжигая, проточило любопытство: сама так Огнедара о ней озаботилась или Тамир велел?

— Через день мы к первому селению хазарскому прибудем, там шаманка одна живёт, у неё ещё нужных трав возьмём, — говорила Огнедара, собирая вещи, пока Вейя пила отраву, что липко горло обволакивало.

Миронега вернулась, когда девушки свернули уже шкуры и мешки. Повязав тесьму с кольцами, Вейя вовсе стала прежней — снаружи только, а внутри изменилось всё, перевернулось с ног на голову, наизнанку вывернулось, и прежней она уже не станет. Только думать о том не хотелось, так горько становилось.

Воины собрали стан так же споро и ловко, как и вчера поставили, не успело из-за околицы политься злое лаянье псов, что сопровождали отряд, пока тот не скрылся за излучиной, оставляя позади последнее селения Полесья. Вейя в кибитку забралась и наружу не показывалась больше. Всё прислушивалась к звукам, но хазары были спокойны и молчаливы даже, будто вчера и не случилась неприятность. Только молчание ещё больше настораживало, натянулась тугой тетивой ожиданием будто. Ближники кагана, как и сам Тамир, впереди шли, и до повозок только доходили распоряжения разные. По-прежнему шёл на своём гнедом Тугуркан рядом. По-прежнему тихо разговаривали Миронега и Огнедара, последняя лишь изредка поглядывала на Вейю: всё ещё беспокоилась за неё, или всё же осуждает? Всё же, выходит, она место её заняла, сама того не желая… Но глаза полянки хазарской такие спокойные были, как небоскат в это утро. Вейя невольно укорила себя за недоверие своё излишнее и отчуждённость. Огнедара была ещё больше внимательна и добра, разве только немного в задумчивости пребывала, хоть больше не спрашивала ни о чём. Да что тут спрашивать...

Глава 64

После того, как Тамир со своим отрядом покинул Каручай, в детинце заметно затихло, только ненадолго — начали сборы в степь. Целую четвёрицу Вейя не появлялась, и, казалось, никому до того не было дела. Пропажа её изъела Далебора — свою вину в том чувствовал, зачем как безумец накинулся на неё в тот вечер? Пошёл за ней по пятам, напугав, верно, но тогда он и не мог думать — ярость заглушила ум, что только багровые всполохи перед глазами всплескивали. Обманул его Годуяр. Снова обманул, вокруг пальца обвёл, как щенка. От злости рёбра стиснуло так, что заломило кости. Вздумал куш сладкий весь Ведозару отдать! Так противно становилось и горько от того, что не получил, что хотел больше всего. А теперь ещё сбежала она, но всё больше Далебор убеждался, что так просто дочку воеводы не напугать и в клетку не посадить. С другой стороны, может, и верно сделала — если найдёт, то тогда правда на его стороне встанет — как это было с Любицей. Далебор дождётся своего мига отплатить князю той же монетой. И Вейю себе присвоит. Только бы первому её найти...

Зыбкая дрожь прошлась по телу сладкой судорогой, когда ласковые тугие губы челядинки сомкнулись плотно, вынуждая естество тут же отозваться, толкнуться глубже, забывая обо всём, да этого мало слишком было. Далебор голову её обхватил, к себе притянул в лихорадочном нетерпении, поднимаясь к пику — вот-вот выплеснет напряжение, что скопилось за эти дни в теле, мешая думать толком. Приподнялся, резко обхватив за тонкую талию девку, опустив руки на ягодицы полные, приподнял, насадив челядинку на себя, вошёл глубоко до самого упора, рыча как зверь. Та голову запрокинула, волосы разметав по спине и плечам покатым, открывая белую шею и тяжёлую, в ладонь не вмещавшуюся грудь. Девка раскрыла губы дрожащие, выдохнула судорожно, ресницы пушистые томительно прикрыв. Далебор, на весу её держа, резко дёрнулся в упругое лоно несколько раз, рванулся и сотрясся, с тягучим жаром выплёскиваясь в неё. Девка бессильно повисла на его плечах, холмами мягкими с твёрдыми вершинками прижимаясь к его взмокшей груди, выдохнула рвано. Поблёскивали ковылём русые волосы, Далебор сгрёб их в кулаки, потянул. Челядинка отлепилась от него, посмотрев туманными, заволокшимися негой серыми глазами.

— Браги принеси, в глотке пересохло, — прошипел хрипло, да в довесок шлёпнул по мягкому месту тяжелой ладонью так увесисто, что девка вскрикнула, ошалело на него глянув, да тут же сладкие размякшие губы растянулись в пьяной улыбке, засмеялась звонко.

— Сейчас, — слезла с него, ногу перекинув, соскочила с края постели. Босой, по холодным доскам в другую часть светёлки убежала, сверкая голым упругим задом бесстыдно.

Далебор проводив её взглядом, откинулся на постель, положив голову на руку, глянув в проруб окна. Из-за приоткрытого волока лился в сумрак светёлки прохладный, напоенный дождём воздух, остужал разгорячённое тело. Как ни хотелось, а пора пошевеливаться, иначе Годуяр пошлёт кого-нибудь за сотником своим, а Далебор не привык чьей-то указке следовать. Рать уже собрана — на днях выдвигаться станут. Потому в Каручае сейчас суматоха стояла: мужей полон детинец, в гридницах толкотня, поварни только и бурлили котлами, звенело железо, жгли костры, стучали молоты — готовились, снаряжались, чтобы по самые зубы. Далебор пришёл в хоромину чуть ли не под утро, всё горло сорвал, гаркая так, что жажда всю ночь мучала.

Челядинка с улыбкой блуждающей и глазами блестевшими вернулась, покачивая плавно бёдрами — глаза не отвести, несла в руках полную чару кваса. Далебор, смотря на неё неотрывно — хороша девка, поднялся на локти, за бедро её ущипнул — понравилась ему. Она дёрнулась вёртко, снова взвизгнув весело в тишине утренней, расплескала питьё по смятой постели и рукам. Далебор её кисть поймал, к лицу поднёс, слизывая кисло-пряные ручейки, палец её обхватил, в рот погружая. Девица тихо охнула, едва чарку не выронив, Далебор её перехватил, забрал, припав надолго, жадно испивая. Отставил на лавку и, развернувшись, потянул на себя челядинку, в кольцо рук сковав. Засмеялась она ещё громче, раскатистей, голову запрокинув, пальцы в буйные кудри сотника вонзив. Далебор к себе на колени её посадил, она бёдрами его бёдра сжала, склонилась к лицу, потянув за вихры, к губам припав пряным. Далебор впился в её рот с такой же жадностью, с какой пил только что квас из чары.