Карен Монинг - В огненном плену
В это утро, как и в оба предыдущих, мелодия моего подсознания была другой. Три утра кряду я просыпалась с обрывками симфонии, тающей в мозгу, и симфония эта была ужасна. Прошлой ночью стало еще хуже: я словно настраивалась на нее, начинала лучше слышать, полнее чувствовать.
Моя душа измочалена, спина горит, желудок сводит. Новая песня ничуть не похожа на те, что я слышала в своих снах. Она не заставляет меня светиться, не дарит мне вдохновения и свободы, и я не вижу фантастических снов, пока она звучит.
Никакие выражения не способны ее описать. Я лежу на постели, спрятав голову под покрывала, и пытаюсь понять, что же такого жуткого в этой мелодии, почему я просыпаюсь, прижав к ушам подушки, а мои руки болят от напряжения, явно продержав их полночи.
Я подыскиваю эпитеты. Страшная? Нет. Хуже. Вгоняющая в депрессию? Нет. Хуже.
Способная свести меня с ума, если я буду слушать ее слишком долго? Хуже.
Что может быть хуже безумия?
Я перекатываюсь и высовываю голову из-под горы подушек и покрывал. Я одна в постели, как обычно и бывает, по крайней мере, когда я сплю, поскольку Бэрронсу сон не нужен.
Однако в комнате я не одна.
Не сдерживаемые барьерами, что не впускали их в магазин, — Бэрронс сказал, что недели уйдут на один только сбор необходимых ингредиентов, — мои мрачные сталкеры сбиваются в кучу поблизости, прижимаются к трем сторонам кровати, а в изголовье устраивают себе насест. Костистые плечи ссутулены так, что в них почти исчезают головы и шеи. Двое Невидимых забрались в постель рядом со мной. Моя пижама испачкана паутиной. Я сплю в пижаме, поскольку не собираюсь оставаться обнаженной в компании Невидимых.
В общем, понятно, что секса не будет. Когда Бэрронс прикасается ко мне или хотя бы находится рядом со мной, я наслаждаюсь свободным пространством, которым мои спутники удостаивают его, но… карьера эксгибиционистки не для меня, по крайней мере с Невидимыми зрителями.
Так что я не просто слишком злая, истосковавшаяся и сильная, чтобы это могло быть безопасно, я еще и не могу выплеснуть все это на большое и надежное тело Бэрронса, которого мне давно не хватает. Я уже начинаю подозревать, что все это — часть мирового заговора, цель которого — проверить, из-за чего сорвется МакКайла Лейн.
Невидимые, как стервятники, все до единого торчат лицом ко мне, не отводя взглядов.
Ну, насколько они могут торчать и не отводить взглядов, учитывая то, что я ни разу не видела, что находится под их просторными капюшонами, и не уверена, есть ли у них глаза или лица. Раньше я считала, что Невидимые одеты. Это не так. Пыльные, покрытые паутиной плащи с капюшонами обладают текстурой черной куриной кожи. И являются частью их тел.
Риодан сказал, что Невидимые были кастой, когда-то прислуживавшей Королю в его личных покоях. Возможно, они преследуют меня не потому, что Книга во мне сознательно их призывает, а потому, что, как и К’Врак, ощущают меня как часть Короля, которому они однажды служили? Если так, то когда Король вынет из меня Книгу, они тоже исчезнут.
В данное время Невидимые молчат. Ни шороха, ни чириканья.
Их молчание тревожит меня почти так же сильно, как темная симфония из моих снов. Неужели она стала настолько громкой, что они услышали ее звучание в моей голове? Это она зашила рты моим словоохотливым мучителям?
Я размышляю над тем, распространяется ли сходство Невидимых с падальщиками и на наличие концентрированной кислоты в их желудках, дающей возможность переваривать отравленные трупы, зараженные бактериями и паразитами, опасными для их вида.
Что ж, по крайней мере Невидимые не блюют, как стервятники, если их напугать, и не мочатся на свои ноги, чтобы немного освежиться и убить бактерии, подхваченные от хождения по гниющим телам.
Доброе, чтоб его, утречко. Как обычно мрачное.
— Отвалите, уроды, — бормочу я, перебрасывая ноги через край кровати.
Уроды не отваливают. Уроды трутся о мои пижамные штаны, оставляя на них паутину и желтую пыль.
Не могу дождаться возможности вернуться в «КСБ». Там я, по крайней мере, мирно сплю, занимаюсь сексом и просыпаюсь в комнате без паразитов. Я устраиваюсь на краю матраса, глядя вверх, на свою стаю.
«Синсар Дабх» назвала их моими «жрецами» и сказала, что я могу ими повелевать. Но я не собираюсь доверять «Синсар Дабх» и боюсь, что даже повеление вроде «Отвалите от меня, это приказ» будет стоить мне части души, проигранной Книге.
Или, возможно, если я начну приказывать этой касте, «Синсар Дабх» рассердится так, что сожрет меня. Или начнет блевать и мочиться, а мне придется ходить в потеках рвоты и мочи, воняя тремя разными гадостями вместо одной.
Одно я знаю наверняка: всегда может быть еще хуже, и чаще всего это происходит сразу же, как только ты решишь, что хуже не бывает.
Так что я остаюсь, как метко выразился Бэрронс, идиотски пассивной.
Я вздыхаю и начинаю одеваться, думая о том, что убила бы за визит в «Старбакс». Очень хочется эспрессо.
В «Честерсе» я теряю ощущение времени. Здесь нет окон, а если долго находиться в помещении без окон, нарушаются суточные биоритмы. Мне кажется, что я уже три ночи кряду прислушивалась к музыке Невидимой Принцессы и пыталась выяснить, как пробраться мимо барьеров Риодана и исследовать многочисленные секреты «Честерса».
Снова и снова, пробираясь через сложное местечко, я разворачивалась и уходила, чтобы не призвать того, что скрыто во мне, и не дать Книге возможности меня искушать.
В тот день на улице я потеряла два с половиной часа и понятия не имею, что Книга со мной сделала. Мне неизвестно, все ли время ушло на пытки и убийство или… Эту мысль я давлю в зародыше. Нет смысла ее додумывать. Что сделано, то сделано. Изменить случившееся я не могу. Я могу лишь не позволить этому случиться снова. От мрачных переживаний по этому поводу мне разве что станет хуже, а когда мне плохо, «Синсар Дабх» особенно разговорчива.
Когда я, обрамленная своими мрачными гулями, обхожу балюстраду и приближаюсь к лестнице, я понимаю, что сейчас, должно быть, раннее утро, поскольку клуб пуст, за вычетом множества официанток и официантов, наводящих порядок. Надеюсь, они пользуются антибактериальными средствами, потому что практически каждая горизонтальная поверхность рано или поздно служит здесь кроватью. Танцплощадки пустеют всего на несколько часов в сутки. Риодан закрывает двери на рассвете и не открывает их до одиннадцати утра. Я слышала, что именно в это время он и делает свой печально известный кивок головой, глядя на какую-нибудь женщину, после чего уводит ее наверх. Я также слышала, что необычно долгое время Риодан кивает так ши-видящей Джо. Интересно, она думает об «отношениях», раз Риодан каждое утро по-прежнему выбирает ее?
