Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Арнаутова Дана Твиллайт

‑ Вы мне не поможете? ‑ спросила она, улыбнувшись растерянно и немного виновато. ‑ Кажется, я слишком рано отпустила своих придворных дам. Эти шпильки в моей прическе… Боюсь, если начну вытаскивать их сама…

‑ Д‑да… разумеется… – выдохнул Аластор и сделал еще шаг вперед, с тоской подумав, что лучше прыгнул бы в пасть к Барготу.

Всеблагая Мать, Беатрис ему настолько доверяет, что не видит ничего особенного в такой небольшой просьбе, совершенно обычной между супругами. Вытащить несколько шпилек, что может быть проще? Из этой мягкой смоляной копны, поднятой над изящной точеной шеей…

Ступая по упругому ковру, словно обреченный ‑ на плаху, он подошел, и Беатрис опять повернулась к зеркалу. Аластор сглотнул и попытался нащупать в ее прическе шпильку. Отыскал двумя пальцами крупную бусину и потянул так осторожно, словно вынимал острие стрелы из раны. Всеблагая, да что же это за наказание?!

‑ Смелее, ваше величество, – тихо сказала Беатрис. ‑ У вас чуткие пальцы. Как странно, у такого мощного мужчины ‑ и такие бережные руки.

Бережные?! У него‑то?! Лапищи, которыми он любого жеребца легко удерживал за копыто, чтобы снять или насадить подкову?! А ей… не больно? Чуть успокоившись, Аластор вытащил клятую шпильку, и несколько темных прядей упали на стройную спину, немедленно рассыпавшись. Вторая шпилька далась легче, третья ‑ тоже. К пятой он почти вошел во вкус, а вот шестая заставила повозиться…

‑ Все! ‑ выдохнул он спустя несколько минут и понял, что спина мокрая, будто в одиночку выдержал бой с двумя десятками демонов. ‑ И прошу вас, не зовите меня по титулу! Хотя бы… пока мы одни.

‑ О, если вы позволяете, я буду счастлива произносить ваше имя, –улыбнулась Беатрис, опять поворачиваясь и заглядывая ему в лицо снизу вверх. ‑Апастор‑р‑р…

Мягкий итлийский выговор, к которому он привык у Лу, никогда еще не звучал так волнующе.

Аластор снова сглотнул пересохшим горлом и с тоской подумал, что нужно уходить. Ну он ведь не железный! Она ему просто доверяет, вот и не ждет… И он, кажется, об этом уже думал, когда брался за шпильки! Беатрис запустила руку в волосы, и широкий рукав скользнул вниз, обнажив точеное запястье, а потом и всю руку до самого плеча.

‑ От этих причесок так устаешь, – доверительно вздохнула она.

Рубашка ‑ точно Барготово изобретение! ‑ натянулась, опять обрисовав грудь… В отчаянии Аластор попытался думать о чем угодно, только не о том, что в просветах вроде бы целомудренного кружева виднеется смуглое золото кожи. И о том, что от волос Беатрис, когда она их растрепала, повеяло той же сладкой свежестью, которую он почуял, едва ступив на порог спальни. Ничего общего с обычными женскими духами! Те пахнут приятно и все‑таки чуточку фальшиво, как никогда не пахнут настоящие цветы или плоды. А это… Неужели этот аромат источает она сама?!

‑ Я… простите… – выдавил он. ‑ Если вам больше ничего не нужно, я… пойду…

‑ Конечно, – едва заметно улыбнулась Беатрис уголками губ. ‑ Вы устали, я понимаю…

Он устал? Да он бы сейчас кругов десять намотал вокруг усадьбы, только чтобы в голове прояснилось, а в теле унялся пожар! А потом еще водой облился бы! Прямо из колодца! Да ведер с дюжину! Лицо горело, уши и шея ‑ тоже…

‑ Мне кажется, это был самый счастливый день в моей жизни, – так же тихо сказала Беатрис, вставая с высокой скамеечки без спинки. ‑ Благородный и заботливый мужчина рядом… Способный прикрыть меня от насмешек… Великодушный и справедливый… Вы были прекрасны сегодня каждым словом и движением души, ваше величество. О, простите! Мой Аластор‑р‑р…

У Аластора перехватило дыхание, он смотрел на эту прекрасную женщину, готовую прильнуть к нему, ‑ только в поисках защиты, конечно же!

‑ Я… Беатрис… – прошептал он, держась из последних сил и все‑таки не находя в себе решимости сделать шаг назад.

Их взгляды встретились, и Аластор утонул в черной медовой бездне… Окно, у которого стоял туалетный столик, вдруг скрипнуло, и створка, приоткрывшись на ветру, резко хлопнула о раму.

‑ Ах! ‑ вскрикнула Беатрис и оказалась в объятиях Аластора.

Замерла, испуганно глядя ему в лицо и боясь шевельнуться, прижалась всем телом. Горячим, гибким и стройным, зовущим телом, прикрытым лишь тонкой тканью…

‑ Это ветер, да? ‑ прошептала она, кладя ладони ему на плечи. ‑ О, простите, я… испугалась… Я так долго была одна… что привыкла опасаться каждого шороха… Простите… мой король… мой Аластор…

Она дрожала и льнула к нему в точности так, как он себе представлял в самых смелых мечтах. И Аластор потерялся в накатившем хмельном безумии, желании защитить и уберечь, взять в охапку и прикрыть собой от всего мира! Одно движение, и Беатрис оказалась у него на руках. Если бы она отшатнулась, глянула гневно и недоуменно, он сумел бы удержаться. Видит Пресветлый, сумел бы! Но Беатрис выдохнула глубоко и облегченно, а потом закинула ему руки за шею, склонив голову на плечо… И Аластор дунул на свечи возле столика, а потом по памяти шагнул в темноте к огромной кровати, в сторону которой до этого и глянуть боялся. Опустился на нее коленом, провалившись в мягкое, замер в последней попытке очнуться, безнадежно прошептал:

‑ Беатрис…

‑ Да! ‑ выдохнула женщина. ‑ О, тысячу раз да!

И что‑то замурлыкала по‑итлийски, гортанно, томно и ласково, выгибаясь в его объятиях…

Сколько прошло времени, час или целая ночь, Аластор потом не мог бы сказать даже под страхом немедленной казни. Луна, заглянув в предательское окно, осветила и его самого, голого, раскинувшегося на спине, и лежащую рядом на боку обнаженную Беатрис. Протянув руку, женщина поправила прядь волос, прилипших к его лбу, и нежно шепнула:

‑ Мой Аластор… О, клянусь Всеблагой, ты король не только по происхождению…

‑ Мне так жаль! ‑ выдохнул Аластор, тоже поворачиваясь к ней и проводя ладонью по растрепавшимся мягким волосам. ‑ Я не сдержал слово!

‑ Разве? ‑ Беатрис прикрыла глаза и потянулась под его ладонью, словно кошка, всем телом. ‑ Вы обещали перед алтарем беречь и любить меня, обещали сделать счастливой. Разве это слово не важнее всех прочих? А его вы сегодня сдержали. Неужели жалеете об этом?

‑ Моя королева… – Аластор потянулся к ней и тут же со стыдом отпрянул, сконфуженно пояснив: – Мне нужно одеться. И воды бы…

Он оглянулся в поисках своих вещей, которые оказались разбросаны по всей постели и даже по полу. Только белоснежная рубашечка Беатрис белела на резной кроватной спинке символом капитуляции. Аластор со стыдом подумал, что это сравнение больше достойно месьора д’Апьбрэ или Лучано, однако все‑таки было в нем что‑то невыразимо приятное.

‑ Ванная в соседней комнате, – разнеженно подсказала Беатрис. ‑ Вы наверняка захотите освежиться перед тем, как уйти?

‑ Уйти? Ах да…

Аластор с еще большим стыдом понял, что едва не совершил непростительную неучтивость. Дворянину следует посещать леди в ее спальне, чтобы потом уйти к себе и дать ей возможность отдохнуть. Правда, батюшка с матушкой часто ночевали вместе, в небольшом особняке такие вещи не скроешь, но Беатрис… она такая нежная… Оставаться никак нельзя!

‑ Да, конечно, – пробормотал он и сбежал в указанную ванную, по пути подхватив одежду.

Вода и вправду остыла, но он был этому даже рад. Быстро сполоснувшись, натянул вещи и вернулся в спальню, пытаясь вспомнить, куда уронил пояс с секирами. Вот позорище! Явился к женщине в таком виде!

Пока он мылся, Беатрис надела рубашку, но не ту, кружевную, а из легкого голубого шелка, длинную, просторную и обтекающую тело, как водяные струи. Волосы собирать не стала, и темные пряди рассыпались по ее плечам, напоминая, как он запускал пальцы в эту мягкую роскошь…

Встав с кровати, она подошла к нему, поднялась на цыпочки и шепнула в самые губы:

‑ Завтрашний день покажется мне вечностью, мой Аластор…

И снова он почувствовал ее аромат, только теперь к нежному цветочному благоуханию примешивался запах разгоряченного любовью женского тела, самый чудесный на свете, как показалось Аластору. Он молча кивнул, боясь, что если пробудет здесь еще немного, уйти окажется гораздо труднее ‑ по очень неприличной причине. Но не просить же повторить… То есть не предлагать вот так сразу… Только не в первую ночь! Беатрис, будто понимая его состояние, лукаво и нежно улыбнулась, вернулась к кровати и забралась под тонкое одеяло. Свернулась клубочком, зевнула, словно котенок, и пожелала: