Небесное чудовище - Яся Белая
Вэньчан лежит в гамаке, правую ногу согнув в колене, а левую – свесив. Одна рука покоится на лбу, вторая – безвольно опущена на грудь. Ветер играет полами бледно-зеленого ханьфу, слишком тонкого и неприлично открытого для почтенного небожителя. Прическа спутана и небрежна. Кажется, волосы он собрал не изящной заколкой, а кистью для каллиграфии. Вокруг, будто снежные комья, валяются смятые бумаги.
Неподалеку за низеньким резным столиком из цельного зеленого нефрита сидят двое господ и тихо переругиваются, просматривая бамбуковые дощечки. Один из них сам напоминает драгоценный свиток – из тех, на которых любят писать свои указы императоры смертных, – дорогие многослойные одежды пестрят киноварью и позолотой. В таком наряде впору на троне восседать! Сам он невысокий, пухлый, розовощекий, очень важный. Его собеседник же – полная противоположность: длинный, тощий, смуглый едва ли не до черноты. Щеки ввалились, глаза горят, волосы дыбом и собраны в нелепый пучок, напоминающий сильно измочаленную кисть. Да и одежды на нем неприлично мало – будто только-только выбрался из постели и еще не успел ничего на себя накинуть.
Это вечные помощники Вэньчана: Чжуи, чье имя значит «красные одежды», и Куйсин, «первая звезда».
Наше появление заставляет обоих оторваться от бумажной работы и мгновенно возникнуть перед нами, закрывая путь к своему господину.
– Почтенные, – важно складывает маленькие пухлые ручки на выпирающем животе Чжуи, – вы зря явились. Господин никого не принимает.
И произносит это с таким достоинством, будто мы немедленно должны пасть ниц и начать истово кланяться.
Пепел, которого я все еще держу за руку, лишь хмыкает. Конечно, за тысячелетия он привык, что перед ним падают и трепещут – он же, как-никак, Владыка Дня, один из Предвечных. А тут – какая-то мелкота пузатая! Логично, что красивые губы моего стража трогает столь идущая ему ехидная улыбочка…
Куйсин, возвышающийся над своим пухлым соратником, яростно кивает, подтверждая сказанное.
Бай Гаошан складывает руки на груди и говорит отнюдь не почтительно, а даже с легким раздражением:
– Позвольте узнать причину, по которой мы не можем встретиться с вашим господином?
– У него… этот… ну этот… – Чжуи щелкает пальцами, трясет головой, видимо усиленно припоминая слово. – Ну надо же, знал-знал – и вылетело из головы!
Как заметил Пепел, именно к Чжуи взывают на императорском экзамене. А он, подглядывая через плечо, подсказывает верные ответы. Но сейчас сам напоминает студента, который учил всю ночь, но от волнения забыл самое главное.
– Кризис, – подсказывает ему Куйсин, наклонившись едва ли не под прямым углом и приставив ладонь к губам.
– Ах да! – обрадованно восклицает Чжуи. – Кризис. – И добавляет, чтобы придать веса словам: – Творческий.
– Ах, творческий! – показательно тяну я, переглядываясь с Владыкой Дня. – Тогда хорошо, что перед тем как прийти сюда, я заглянула в Хижину, Парящую в пустоте. Дядюшка Жу, – мой голос сочится чистым медом, – готовил отменное вино. Только прятать его не умел. Я знаю все его тайники. Вот, разорила один. – Проведя рукой, материализую изящный пузатый кувшинчик.
Пепел прыскает, прикрывая рот белоснежным рукавом. В глазах – смешинки. Он сейчас так юн и красив, что мне невыносимо хочется встать на цыпочки и поцеловать его. Но нельзя. Вернее, можно, но не здесь и не сейчас.
– Вино? – раздается из гамака. – Кто сказал «вино»?
И в мгновение ока пред нами предстает сам Великий Творец и Создатель в растрепанных одеяниях и изрядно помятый. Он обнимает за плечи своих помощников, будто те – его друзья по попойке, и светло и сонно улыбается нам.
Вэньчан из клана птиц-зарянок? Как интересно! Теперь понятно его предпочтение в одежде – зеленый подходит к цвету глаз, ведь у птичек они изумрудные.
– Ну что, пьем? – продолжает веселиться главный литератор всего Небесного Царства, а затем кидается к столу, сметает наземь все свитки, туда же летят чернильный камень и кисти. – Ударим алкоголем по неписцу! – патетично заявляет он, и злиться уже никак не получается.
Мы рассаживаемся вокруг стола, разливаем вино по чашам, отпиваем понемногу, и лишь тогда Пепел решается спросить:
– Брат Вэньчан, что такое «неписец»? – С трудом выговаривает странное словечко, оно даже на слух какое-то низкое и неблагозвучное.
Чжуи и Куйсин переглядываются и прямо-таки застывают с чашами вина, недонесенными до рта.
– Это игра слов, но не на нашем языке. Если все же постараться объяснить и перевести, то будет что-то вроде «состояние автора, при котором он не может написать ни одной строчки и вообще обижен на весь свет и страдает». Да, что-то в этом роде. – Вэньчан, наверное, полагает, что объяснил достаточно понятно. Его глаза светятся каким-то счастливым безумием, а на щеках – взволнованный румянец. Чувствуется, что он в своей стихии, возбужден и счастлив. А до остальных и дела нет!
Мы с Пеплом переглядываемся и знаками, чтобы не обидеть хозяина, показываем друг другу, что ничего не поняли.
Чжуи хватает с земли одни из свитков, прикладывает к спине Куйсина и спешно записывает определение. Видимо, у него там уже целый словарь таких терминов.
– Драгоценный старший брат, – продолжает играть в притворную вежливость Владыка Дня, – где вы подобного нахватались?
– Да так. – Вэньчан поводит узкой, почти девичьей ладонью. – Случилось у меня тут одно нечаянное знакомство с некой особой.
Его помощники дружно заходятся кашлем и неприлично обрызгивают стол и нас вином.
– Что не так? – Вэньчан вскидывает брови. – Она была моей музой, она вдохновляла меня, а теперь… Эх… – Он подпирает голову кулаком и устремляет вдаль полный печали взор. – У моей Ро-Ро всегда было полно идей, одна другой веселее.
Замечаю, как его помощники испуганно переглядываются. Похоже, им так не казалось.
А Вэньчан между тем продолжает:
– Вот взять хотя бы тебя, сестрица Цзиньхуа…
– Меня? – Теперь становится страшно мне. Оглядываю себя – как бы любительница повеселиться что-нибудь на мой счет не придумала.
– Ну… Не совсем тебя. Твоего духа-прислужника, Маогуя. Разве он никогда не казался тебе странным?
– Еще как казался, – признаюсь честно. – Кот без шерсти! Кто вообще такое придумал?
– Ро-Ро и придумала. Оказывается, в их мире такие коты есть и стоят очень дорого. Вот мы и провели эксперимент над Маогуем. Он тогда еще котенком был, мало что понимал, поэтому быстро свыкся с новым обликом. А когда я ему рассказал, что сфинксы – элитные коты, очень редкие и дорогие, и вовсе загордился.
Ну да. Вспоминаю нашу первую встречу: именно так
