Рыжий и черный - Татьяна Лаас
В Вернии не было залежей потенцозема — древние вулканы, вдоль гряды которых располагалась страна, постарались, заливая залежи потенцозема базальтом в сотни метров глубиной. Но это не значит, что в Вернии не знали проявлений потенцитовой интоксикации. Бывали случаи — чаще в лабораториях при разработке новых механитов или на фабриках при нарушениях правил вентиляции. Лиз знала, как проявляется интоксикация и чем она заканчивается. Лечения от неё не существует. Хотелось стонать — как все глупо получилось!
Океан стал затихать, пропуская новые звуки: чье-то дыхание, шорох одежды, металлический скрежет, странные постукивания. Лиз заставила себя снова открыть глаза, узнавая в ярком пятне инквизитора Маркуса, сидевшего возле кровати на стуле, а в пустом пятне — сестру Грега Андре, которая что-то увлеченно разбирала, сидя за небольшим госпитальным столом. Маркус подался вперед, явно собираясь что-то спросить, и Лиз малодушно закрыла глаза.
Сейчас был самый подходящий момент просить о смене веры.
«Адер Маркус… Я бы хотела принять единственную истинную веру, не отказывайте умирающей душе»… И в голосе добавить дрожи, чтобы понял, как страшно быть дореформисткой.
Сейчас был самый подходящий момент просить разрешения на брак с Грегом.
«Адер Маркус, не позвольте нашим душам расстаться навек, свяжите их таинством брака»… Когда умираешь, возможно невозможное…
Только это крайне несправедливо по отношению к Грегу — она умирает, зачем ему ненужный траур? Пожалуй, единственное, что стоит сделать, так это исправить завещание. Точнее составить новое. Грег не примет её земли и деньги. И Брок возмутится — откажется. Но если завещать им обоим, поровну, возможно, они примут её наследство. Не королю же отдавать её земли и деньги.
Кто-то взял её за руку обжигающе-горячими пальцами. Или это она настолько замерзла?
— Кхм… Лера Элизабет… — обманчиво-мягкий голос — инквизиторы не бывают мягкими или добрыми. Адер Маркус закашлялся. — Лера Элизабет, я отец Маркус…
Он еще специально выделил голосом слово «отец» — забавно, словно мысли её читал, где она его называла неподобающе.
— Лера Элизабет, как вы себя чувствуете?
Она заставила себя открыть глаза и улыбнулась. Во всяком случае, она надеялась, что улыбка у неё получилась — она не чувствовала губ, не чувствовала их движений, все лицо онемело, как и большое, непослушное тело — оно где-то было, но отдельно от Лиз:
— Спасибо… Я чувствую себя… Замечательно… — язык заплетался, слова звучали невнятно, но отец Маркус довольно кивнул. Зато Андре крайне громко отложила в сторону отвертку и, кажется, разобранный фиксатор:
— Довольно глупо лгать о собственном самочувствии, лежа на больничной койке. — Она с укоризной посмотрела на Лиз.
Отец Маркус вступился за неё:
— Андре, мало кому нравится выглядеть слабым. Лера Элизабет боец, ей тяжело признаваться в недуге, временно отправившем её на больничную койку.
«Временно»! Это звучало, как насмешка, над умирающей Лиз. Хотя, в словах инквизитора скрывалась правда: временно — это до отправки на погост. Лиз прогнала прочь ненужные мысли — пока она еще жива.
— Пожалуйста… Позовите нотариуса… Это… Очень… Важно.
Отец Маркус прищурился, его алые глаза полыхнули гневом. Или обидой:
— Это неважно. Важно то, что вы идете на поправку. Вам дали новое, экспериментальное, крайне действенное лекарство — вы вылечитесь. Это совершенно точно, но вам нужны для этого силы. Так что сейчас кушать и отдыхать. В пекло нотариусов… — он крайне задумчиво и совсем невпопад, добавил, почти уничтожая зарождавшуюся в Лиз веру в излечение: — Кстати, вы не думали, что стоит сменить веру и сыграть свадьбу, пока все так просто? Грег обещал навестить вас в обед. Полагаю, Брок не откажется стать вашим свидетелем. Откажется — возьмем Брендона. Этот завсегда за любой кипиш, особенно незаконный. — Отец Маркус довольно улыбнулся, пугая Лиз. Он, что, её мысли читал?!
* * *
Вик вышла из городского морга и направилась в сторону управления — Брок, утром отсекший свои чувства, передаваемые через эфир, вновь открылся. Он был взволнован, напуган и, кажется, рвался доказать боксерскому мешку свою виновность. И как он раньше выживал? Одли заслужил орден за дружбу с Броком. Хотя, быть может, дело не в том, что ты испытываешь внутри, а как проявляешь свои чувства. Вик повезло их чувствовать напрямую в обществе, в котором принято свои настоящие чувства и мысли прятать. Быть может, Брок из-за её чувств тоже часто волнуется и переживает. Интересно даже, какой он её воспринимает. Или, наоборот, неинтересно — лучше не знать.
Налетел ветер, кидая в лицо пригоршню пропахшей летом пыли, и Вик повыше приподняла ворот своей шинели, прячась от его порывов. До управления можно было добраться с пересадкой на паровике, а можно было прогуляться. Вик выбрала последнее, несмотря на неприятный ветер — ей надо было подумать. Об Эване. О Броке. Об эфире. О странных случаях с Грегом и Броком. Необъяснимые эпизоды сомнамбулизма не давали ей покоя. Ладно бы, произошло только с Грегом, но ведь задело и Брока. Возможно, случится и снова. Вик, поддерживая ворот шинели рукой, потерла висок. Интересно, кому Эван отдаст это дело? Грег и Брок мимо — они, как пострадавшие, не имеют права заниматься этим расследованием. Одли занят Игрек-3 из Танцующего леса. Стилл? Вик не особо сработалась со Стиллом, но он не отрицал её право служить в полиции и прислушивался к её мнению. Больше всего Вик занимал вопрос: а допустят ли её саму до расследования из-за общего с Броком эфира?
В холле управления по-прежнему было тихо — сюда мало кто обращался, основной поток пострадавших шел с заявлениями в Центральный участок. Жаме скучал за стойкой, с умным видом занимаясь новомодным развлечением — он отгадывал напечатанный в газете кроссворд.
На скамье для посетителей сидел молодой, приятной наружности мужчина — лет тридцати, может, чуть больше. В солидном сером пальто, сером же костюме с щегольскими, острыми складками на брюках. Его отполированные до блеска ботинки можно было использовать вместо зеркала. Дополняли образ белоснежный шарф, такие же гамаши и шляпа с узкими полями. Странно, что у этого франта не было при себе трости — главное упущение в модном нынче образе. Зато в руках, с надетыми белоснежными перчатками, был бумажный пакет. В подобные пакеты складывали распечатанные фиксограммы.
Мужчина при виде Вик резко поднялся, направляясь к ней и протягивая белоснежный квадратик визитки:
— Констебль Ренар-Хейг, можно вас на минутку? Я нер Эртон, репортер
