Алая Вуаль - Шелби Махёрин
Внизу две кошки выходят из тени и наблюдают за мной.
Нет. Я внутренне содрогаюсь от ужаса. Чтобы наблюдать за нами.
Одесса поправляет свой зонтик как раз в тот момент, когда начинается дождь.
— Замечательно, — холодно говорит она, ведя меня по мощеной улице и не расставаясь со своим зонтом. Димитрий протягивает свой, многострадально глядя на сестру. — Не начинай с меня, Димитрий. Мы уже опаздываем, а мсье Марк не терпит опозданий. Это признак плохого характера, — ее глаза сужаются между нами двумя, — а он прекрасно разбирается в характере.
Димитрий закатывает глаза.
— Ты не растаешь, Одесса.
— И откуда ты знаешь? — Она смотрит на грозовые тучи над головой, и в ответ вспыхивает молния. Раскаты грома сотрясают землю. — Усталость Гиграла очень реальна. Может, я и не расплавлюсь, но мои волосяные луковицы действительно расширятся от избытка влаги, вызывая тусклость, хрупкость, ломкость и…
— Столь необходимого смирения, — заканчивает он. А мне он с ухмылкой добавляет: — Это Старый Город. Только вампирам позволено жить в этих священных стенах — и только самым почитаемым и уважаемым родам. Эти дороги почти такие же древние, как и сам Михаль.
Даже здесь, похоже, мне не удастся убежать от него — или от кошек. Несмотря на дождь, они следуют за нами на бесшумных лапах, их глаза похожи на лампы и немигающие.
И все же, когда я вглядываюсь в узкие, извилистые улочки — мох между булыжниками, железные шпили, треснувшая синица — я не могу удержаться и не подпрыгнуть на носочках. Совсем чуть-чуть. Одесское мыло с календулой смыло с моей кожи многолетнюю грязь, а завтрак притупил острый край голода. Я могу не обращать внимания на кошек. В конце концов, еще несколько часов назад я думала, что не доживу до заката, и вот я здесь, прогуливаюсь по древней сверхъестественной деревушке с двумя существами, которые знают ее лучше всех. Что может лучше раскрыть их слабости, чем ходить среди них?
Не кажется ли вам, что вы играете в переодевание?
Фредерик считал, что мой взгляд лани означает неумелость. Он считал, что я никогда не смогу помочь нашему братству, никогда не смогу стать его частью, а Шассеры даже не знают о существовании вампиров. Возможно, ланины глаза и платья — именно то, что им было нужно все эти годы.
Я осторожно протягиваю руку к бабочке-монарху, порхающей под моросящим дождем. Я не хочу спугнуть ее — или Димитрия — неправильным вопросом. Неважно, что белые крапинки на кончиках ее крыльев, кажется, моргают мне, как… как глаза. Я быстро отворачиваюсь.
— А другие жители… они пришли сюда добровольно?
Дмитрий легко ловит бабочку и кладет ее мне на ладонь. Она больше не моргает — слава Богу, — но ее оранжевый цвет все равно кажется слишком ярким на фоне темного кружева моей перчатки, приглушенного серого цвета неба и улицы.
— Все, кто населяет Реквием, решили сделать свой дом здесь, мадемуазель Трамбле.
— Но была ли у них вся информация? Знали ли они, что их соседи окажутся вампирами? Знали ли они, что вы будете питаться ими?
— Вы задаете ужасно много вопросов. — Одесса бросила косой взгляд в сторону Дмитрия. — И вам не стоит ей потакать. Михаль и так будет в ярости…
— Никто не заставлял тебя приходить, дорогая сестра.
Она насмехается.
— Кто-то должен защищать твою шею, раз уж ты так настойчиво хочешь высовывать ее как можно дальше и чаще.
Димитрий усмехается, наклоняя голову к паре Вечных, которые чопорно кланяются и ему, и его сестре.
— И почему бы нам не ответить на ее вопросы? Разве не ты всегда говоришь, что любопытство убило кошку, но…
— Удовлетворение вернуло ее обратно, — раздраженно заканчивает она. — Это другое дело, и ты это знаешь.
— Да ладно, Дес. Кому она собирается рассказать? — А мне он добавляет, понизив голос: — Покинуть этот остров можно только на корабле, а в доках полно вампирских дозорных — они убьют тебя еще до того, как ты коснешься сходен.
Мой желудок скручивается, и я отпускаю бабочку на волю ветра. Она по спирали взлетает вверх к ворону, который тут же ее съедает.
— Я так и предполагал.
Он поворачивается к Одессе с самодовольной улыбкой.
— Видите? Она лучше знает, как бежать. И чтобы ответить на ваш вопрос, — он дружески сжимает мою руку, — их предки иммигрировали много веков назад, но Михаль дал каждой семье право выбора, прежде чем привезти их сюда.
— Какой выбор он мог им предоставить? И как они могли отказаться? По словам Одессы, Михаль ревностно хранит тайну этого места. Он бы убил каждого, кто узнал бы о его существовании.
Хотя Одесса слегка напрягается от моего тона, она делает вид, что рассматривает свое отражение в окне le chapellerie34, когда мы проходим мимо.
— Неужели ты никогда не слышала о внушении, дорогая?
— Одесса, — предупреждает Димитрий, его ямочки исчезают. Он отходит от меня, чтобы пройти между нами. — Даже не думай об этом.
Она рассеянно пожимает плечами, но судя по ее челюсти и плечам, она вовсе не рассеяна. Ее отражение встречается с моим в окне, и крошечные волоски на моих руках поднимаются. Внушение. Даже в мыслях это слово кажется странно запретным, странно… чувственным. Но это всего лишь слово. Покачав головой, чувствуя себя нелепо, я говорю:
— Конечно, я никогда не слышала о внушении. Я даже никогда не слышала о вампирах до этого вечера.
Эти кошачьи глаза переходят на меня.
— Хочешь узнать, что это такое?
— Одесса, прекрати…
— Я сказала тебе, Дима, что буду защищать твою шею и свою, даже если ты откажешься сделать то же самое. Селия должна понять истинную опасность Реквиема. Если она собирается и дальше провоцировать Михаль, то должна понимать, чем рискует. — Она подходит ближе и протягивает мне руку. Предлагая мне выбор. — Мне внушить тебе, Селия?
Я смотрю на Димитрия, чье красивое лицо застыло, как камень, когда он смотрит на сестру. Однако он ничего не говорит. Он не помешает Одессе принудить меня — что бы это ни было — и не помешает мне попросить ее об этом. Возможно, мне стоит отказаться от этой затеи. Очевидно, Одесса все еще раздражена, а раздраженный вампир, даже с моим ограниченным опытом, не сулит ничего хорошего. Я уже знаю, как опасна их скорость, их сила. Я знаю, как опасны их зубы. Что еще может
