Больница на Змеиной Горе - Анна Сергеевна Платунова
– В сторону, – рявкнула Нерина. Взлетел и рухнул огромный нож – тот, которым сегодня, начиная пиршество, разрезали жареного кабанчика, отделив по кусочку для каждого жителя города.
Голова мороса покатилась по земле. Грейс пнула ее.
– Вот тебе! Вот тебе, тварь! Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Обезглавленное тело забилось в агонии, взлетело и снова рухнуло.
Ланс обнял жену и взвыл, когда она, рыдая, ткнулась лбом аккурат в прокушенное плечо.
*** 47 ***
Застыв посреди больничной палаты и выпав из реальности, я и снова, в десятый раз за ночь, слышала крики, видела небо, озаренное вспышками, ощеренную пасть твари и трепещущие крылья.
– Грейс, – мягко окликнул меня муж. – Тебе надо отдохнуть.
Он подошел и обнял меня здоровой рукой; вторая, туго перебинтованная, была примотана к груди, чтобы не потревожить ее при движении. Ланс и одной рукой продолжал лечить: диагностировал и накладывал целебные заклятия. Однако для того, чтобы помочь всем пострадавшим после битвы с моросом, одного целителя недостаточно: нужны обе мои руки и магия, увы, сильно истощившаяся в битве.
Вместо ответа я обвела глазами пространство: многие койки были заняты, но обошлось малой кровью – несколько переломов, сбитые колени и ушибы, у пожилой женщины случился сердечный приступ. Праздник обернулся кошмаром, но, к счастью, почти никто не погиб.
Почти…
Я могла только надеяться, что мэтр Грин не испытал сильной боли, ведь он умер мгновенно. Высокомерный сноб, который выгнал Ланса из дома, когда тот нанес ему визит вежливости. Ворчун и брюзга, который успел досадить половине жителей Змеиной Горы, а вторую половину заставил обходить себя десятой дорогой, едва они замечали на другой стороне улицы старика, помахивающего тростью. И все-таки он, не задумываясь, встал на защиту разумных, пусть даже не считал их ровней себе.
Я отчаянно хотела верить, что боевой маг желал для себя именно такой смерти: с доблестью, в бою, а не лежа в теплой кровати, обессилев от болезней и старости.
Тело мэтра Грина сейчас хранилось на леднике. Как только мы закончим с помощью живым, наступит время для мертвых. Похороним с почестями того, кто этого достоин, и сожжем на осиновых бревнах тварь, оставшуюся без головы. Я никогда не верила в легенды о том, что только огонь осины навсегда закрывает врата загробного мира для исчадий тьмы, но теперь я сама настояла на этом, а Ланс в ответ только кивнул.
Голова Мороса была надежно заперта в стазисном ящике, одолженном нами у господина Рутцена: тот, что мы приобрели для лекарств, оказался слишком мал. Пришлось просить об одолжении у госпожи Рутцен, которая не отходила от лежащего в беспамятстве мужа.
– Берите что угодно, только спасите моего Ульберта! – воскликнула она и отправила за ящиком пару крепких парней.
– А мясо? – почесал в голове молодой оборотень. – Мясо-то куда? Пропадет!
– Разбирайте! – махнула рукой госпожа Рутцен. Она и не думала о лавке, не сводила глаз с бледно-зеленого лица мужа, гладила по жестким, торчащим щеткой волосам.
– Я оплачу расходы, – сказал Ланс. – Насчет господина Рутцена не беспокойтесь, я вам твердо обещаю, что скоро он пойдет на поправку.
Миг, когда Ланс поднял отрубленную голову твари, думаю, до конца жизни отпечатался в моей памяти. Только сейчас я отчетливо поняла, что все кончено, морос мертв, а мы живы. И бытие охватило меня во всей полноте. Ветер горчил от дыма костров, прохладой овевал разгоряченные щеки. Я слышала плач и крики радости. Я отчетливо видела оскаленную пасть и потухшие глаза твари, видела капли пота на лбу Ланса. Я осознала, что, оказывается, стою на коленях, прижимая к себе одной рукой Лори, другой – Ника.
– Мы сделали это… – прошептала я, до конца не веря, что это случилось наяву.
– Мамуля… – выдохнула Глория, уткнувшись личиком в мое плечо. – Я не хотела говорить, где я…
– Ты о чем, малышка?
– Я вспомнила. Чудовище приходило ко мне во сне и спрашивало, спрашивало, где нас искать. Было так страшно! И я… Я рассказала!
Лори расплакалась, и я прижала ее покрепче, утешая.
– Ничего, маленькая! Теперь тебе не нужно бояться! Его больше нет!
Выходит, морос во время последнего приступа Глории все-таки вынудил ее раскрыть наше убежище. Кто бы мог подумать, что жуткая тварь скрывалась за тщедушной внешностью курьера. В день отъезда он наведался в наш дом, надеясь вызнать, куда мы направимся. Была бы его воля – обернулся бы сразу и убил нас на месте, но охранники и мы с Лансом изрядно помяли его, так что он временно не мог вернуть себе вторую ипостась. Гад! А я еще предлагала ему помощь! Если бы знать! Ведь мы бы легко могли одолеть его в тот день – раненого и обессиленного.
Вот только… Морос действовал по указке свыше. Он был лишь орудием в руках врагов. Да, мы избавились от летящей в Глорию стрелы, но мы пока не знаем, в чьих руках лук.
Значит, еще не все закончено, мы лишь получили отсрочку.
Но об этом подумаем позже. Позже… Я смертельно устала – морально и физически, а впереди непростая ночь. Удивительно, что магию исчерпала не до конца. Хотя… Я улыбнулась и положила ладонь на живот. Что здесь удивительного? Мой маленький нерожденный маг щедро делился со мной своей силой.
«Спасибо, малыш, – подумала я. – Ты защищал свою сестренку».
И вдруг меня пронзила неожиданная мысль: что, если бы мы любили друг друга чуть меньше? Что, если бы Ланс не запрыгнул в отходящий поезд, руководствуясь не разумом, а лишь эмоциями: он не мог разлучиться с нами. Что, если бы он не забыл о противозачаточном заклинании, ведь в тот момент он думал лишь о нежности и страсти. Что, если бы я послушала его и уехала, оставив Лори с отцом? Каждое это «если» обернулось бы катастрофой, теперь я это точно знаю.
Нас спасло только чудо. И это чудо называется любовь.
*** 48 ***
Мэтра Грина похоронили на городском кладбище через три дня. Старый маг, который при жизни мало с кем ладил, и подумать бы не мог, что его придет проводить в последний путь половина жителей Змеиной Горы.
Мэр Флюк выделил для могилы место недалеко от входа на кладбище. Это место, как потом не без гордости поведал Лансу, он хранил для себя. На могильной плите, вырубленной из цельного куска мрамора, золотыми буквами сияла надпись: «Барону Бертраму Юэну Алдану Грину, погибшему защищая. Да славится имя твое в веках». Ланс хотел оплатить памятник, но жители, ставшие свидетелями
