Последний проблеск света - Клэр Кент

Когда я заснула, мы не соприкасались, но теперь точно соприкасаемся.

Мы соприкасаемся вообще везде. Его рука обвивает меня, моя щека прижимается к его коже. Моя рука покоится на его животе.

Я слегка меняю позу, чтобы взглянуть ему в лицо.

Он не спит. Наблюдает за мной.

Я сонно улыбаюсь.

— Я перекатилась на тебя?

— Что-то типа того.

— Извини.

— Не за что извиняться. Я не возражаю, — он не перекладывает меня. Он уютно прижимает меня к себе одной рукой.

У меня нет причин ему не верить. Может, он не возражает против таких обнимашек со мной.

Я решаю не шевелиться. Мне нравится то, каким правильным это ощущается.

Он помылся только пару часов назад, но уже слегка пахнет Трэвисом. Я льну еще ближе.

Он свободной рукой смахивает выбившиеся пряди с моего лица. Остальная масса все еще пребывает во влажных растрепанных косах.

— Хорошо вздремнули, — говорю я.

— Ага.

— Ты поспал?

— Примерно час.

— И с тех пор лежишь, проснувшись?

— Конечно. Не хотел тебя будить. И ты же целый день заставляла меня давать отдых лодыжке.

Я хихикаю и сжимаю его бок, ища мягкую плоть, за которую можно ухватиться. Такой нет. Этот мужчина тверд везде.

— Тебе правда нужно беречь лодыжку.

— Этим я и занимался.

— Когда ты в последний раз дремал днем?

— Понятия не имею, — он на мгновение поднимает взгляд к потолку. Затем добавляет: — Наверное, сразу после рождения Грейс. Она, бедняжка, всегда полночи плакала. Я дремал в воскресенье после обеда. Мы оба выматывались.

— Не сомневаюсь, — я удивлена, что он делится таким, но не хочу выдавать свой шок. Я не хочу разводить из этого шумиху, а то он снова отгородится.

— У Шэрил были проблемы с кормлением грудью, так что мы в половине случаев давали ей бутылочку. Я со своей стороны тоже старался, вставал ночью, чтобы покормить Грейс. Потом шел в мастерскую, работал весь день и возвращался домой, чтобы повторить все снова. Я месяцами чувствовал себя ходячим трупом.

— Охотно верю. Моя бабушка говорила, что Бог делает это нарочно — делает молодых родителей такими вымотанными, чтобы у них не было энергии по-настоящему переварить, что означает для них рождение ребенка.

Трэвис фыркает. Задумывается на минуту. Затем усмехается.

— Да. Звучит верно.

Я очень хочу задать вопрос, но не знаю, осмелюсь ли.

Я продолжаю прижиматься к его боку, легонько поглаживая живот. Наконец, я небрежным мягким тоном интересуюсь:

— Что случилось между тобой и Шэрил?

Он слегка пожимает плечом. Лицо выражает смирение.

— Мы развелись. Прямо перед ударом астероида. Мы поженились, когда нам было по восемнадцать, сразу после школы. Какое-то время мы были счастливы. Она хорошая женщина. Просто мы не особенно… подходили друг другу и не увидели этого, пока не стало слишком поздно. Мы рано поженились. А потом выросли и поняли, что… не ладим. В любом случае, мы постоянно ссорились. Готовы были порвать. Потом Шэрил забеременела. Это стало неожиданностью для нас обоих. Так что мы решили наладить отношения.

Мое сердце часто стучит, и я не знаю, от чего. Наверное, от волнения. От того, что Трэвис открывается мне, как никогда прежде.

— Но все равно не сработало?

— Неа. Дети не исправят того, что уже сломано. Так что мы все же расстались. Развод был узаконен прямо перед падением астероида. Но тогда… — он снова пожимает плечом, и одна его рука отрешенно держит мою косу. — Все стало иначе. Она и Грейс переехали обратно ко мне, когда дело начало принимать паршивый оборот. Мы уже не были женаты, но Грейс нуждалась в заботе от нас обоих. Затем Грейс заболела, и ей становилось все хуже.

Когда Трэвис не продолжает, я тихо спрашиваю:

— Что стало с Шэрил?

— Она уехала. Вместе с остальными жителями города.

Это поражает меня настолько, что я не в силах скрыть реакцию. Я сажусь на кровати и смотрю на него широко раскрытыми глазами.

— Она уехала? Она бросила тебя с Грейс?

— Не говори так, — голос Трэвиса звучит низко и хрипло. — Все было не так. Я уже не ее муж. Просто отец Грейс. А Грейс была… — он прочищает горло и отворачивает лицо. — Грейс уже была, считай, покойницей.

— Но она уехала.

— Не думаю, что она бросила бы Грейс, если бы не знала, что я остаюсь. Мы знали, что Грейс осталось жить несколько недель, и отъезд из Мидоуза для Шэрил был единственным шансом выжить. Она знала, что я буду заботиться о Грейс до самого конца. Ей было очень больно уезжать. Но у нее не было выбора. Я ее не виню. И не хочу, чтобы ты ее винила.

Я с трудом сглатываю и киваю. Я все еще сижу и глажу Трэвиса по щеке, пока он не поворачивается, чтобы снова посмотреть на меня.

— Ладно. Я понимаю. Судить людей несправедливо. Я это знаю. Подобное отчаяние толкает нас на поступки, которых мы иначе не совершили бы. Иногда мы делаем вещи, которые кажутся… противоестественными.

— Да, — голос Трэвиса звучит хрипло, в глазах видна боль и уязвимость. — Она всегда была хорошей женщиной. Я до сих пор люблю ее. Неправильно, что ей пришлось бросить дочь просто для того, чтобы выжить. Я был тем, у кого имелся шанс выжить в одиночку. Поэтому мне и нужно было остаться.

Почему-то я убеждена, что Трэвис никогда бы не бросил свою дочку, даже если бы у него не было шанса выжить.

Вот такой он мужчина.

— Я правда надеюсь, что она в порядке, — добавляет он.

Я стараюсь игнорировать то, как сильно меня обеспокоило его признание, что он ее до сих пор любит.

Когда он снова найдет ее, их отношения могут измениться. Если они до сих пор любят друг друга, возможно, они захотят попробовать еще раз.

Он так о ней беспокоится. Он хочет снова связаться с ней.

Это совершенно естественно, и я не должна на что-либо обижаться.

— Надеюсь, ты сумеешь ее найти, — говорю я, и мой голос лишь слегка дрожит.

— Да. А я надеюсь, что ты тоже сумеешь найти всех своих близких.

— Да. Пока туда не добралось стадо.

Трэвис пристально наблюдает за мной. Я чувствую его взгляд на своем лице.

— Думаю, нам лучше остаться здесь еще минимум на один день. Моя лодыжка до сих пор в плохом состоянии.

— Знаю. Нет смысла уходить, если ты не можешь передвигаться. Мы сами себя погубим.

— Но будем надеяться, что скоро удастся пуститься в путь