Жена колдуна — сама ведьма - Карина Иноземцева
Не зря мне брат о шаманских инструментах напомнил. И как же хорошо, что кузнец все быстро сделал.
— А без ног, я кому нужен буду? — внезапно разозлился золотарь. — Отрежешь все, а потом и меня выкинешь, ведьма? Знаю я вашу черную силу! Людей ненавидете и шепотом навь наводите!
Внезапно, шутник и непоседа превратился в отчаявшегося зверя и напал на того, кто рядом стоял. Перед его глазами была лишь я, поэтому и боль его в себя впитывала, и отчаянье в глазах видела, и как он за голову схватился, и слюной брызгал.
Когда Левша вернулась, запал мужчины иссяк. Он смотрел в одну точку на потолке и не шевелился.
— Что с ним? — удивилась девица.
— Ступор. Осознание. Шок, — пробормотала я. — Оставим его. Завтра решим что делать. Сегодня с детьми разберемся. Как там Зоря и Вечерня?
Прошла мимо женщины, глаза свои пряча. Стыдно мне слезы свои показывать, что болью чужой пропитаны. Хочется рядом с ней сильной быть. Да и зачем девице знать, что меня не слова золотаря тронули, а его чувства безисходности и отчаяния.
На улице разделились. Левша в мужской терем пошла, я в женский.
Ворвавшись в терем с детишками, сразу заметила Зорю. Девица решила девочек осмотреть. Волосы их перебирала и в баню групками строила. Самых старших к младшим подряжала, а мальчиков Вечерня занимала.
— Как тут? Тяжелые совсем есть?
— Малыши, — она указала на лежак, который сгодился сразу для четверых детишек. — И старики, — возле стеночки сидели две бабушки и один дедушка. — Малышам я даже ложку в рот запихнуть не могу. Не глотают. А в груди у них все хрипит.
Достала из своего ящичка масло еловое, кинула пару крупиц порошка имбирного и к худшим пошла. Крохи сгорали от простуды и никак не реагировали на меня. Кое-как от одежды всех избавила. Под одну простынь положила, чтобы жар от тела уходил и в вещах не оставался. На ткань и грудь капнула своего лекарства, чтобы дыханию помочь. Потрогала ручки и ножки — у одной девочки холодные были. Массажик сделала, тельце ее растерла. Поставила курильницу из листьев душицы, еловых иголок и пары горошин черного перца. Да, дым не очень приятный, но удушье хорошо убирает. Более я ничего не могу предложить этим детям.
Подошла к старикам.
Те сидят тихонечко и никого не трогают. Сипят во всю силу, что у них осталась.
— Что это ты делаешь, яхонтовая? — дедуля смотрит, как я бабулечек укладываю под одно одеяло.
— Жар от тела отпускаю, — честно призналась я, накладывая побольше сена им под голову, чтобы те не совсем лежали.
— Надоть под одеяло пуховое и чтобы пропотели, — дал он мне совет и улыбнулся, поплотнее закутываясь в свою телогрейку. — Дух злой надо из тела жаром выгнать!
— Лихорадка у них сухая. Не потеют, дедуль, — капнула еловым маслом с острым имбирем и пошла самогон доставать. — Надо в теле протоки открыть, чтобы недуг выходил.
Принесла настойку и дала бабулям и дедушке. Тот на радостях даже хекнул, когда выпил.
— Еще нальешь?
— Нет. Это надо от хрипов ваших и от жара. Вам можно, в отличие от детей.
Зоря уже отправилась девочек купать и в тереме было тихо. Слышался лишь страшный сип, который не давал самым слабым дышать.
В этой тишине я вспомнила про Трояна и обратилась к богу. Но то ли мои слова были тихими, то ли я недостаточно сильно хотела — чуда, как в прошлый раз, не случилось.
Вернулись девочки. Мокрые. Распаренные. Повеселевшие. Мы их кормить принялись. По лежанкам раскладывать. Знакомиться. Отварами отпаивать и косы заплетать. Лишь глубокой ночью мы вместе с Зорей к малышам вновь вернулись. Тела их мокрой тряпочкой обтирали, массажи делали.
— Веда, там у Левши и сестрички нет настолько больных, — она взглянула на безмолвное тельце мальчика на своих руках. — Мы их сюда всех принесли, чтобы к вам поближе.
И она посмотрела на меня с затаенной надеждой, будто могу одним словом излечить. Но... не я лечу, а силы и время. И вроде сила во мне есть, но ее лишь на наговоры, отвары и снадобья хватает, а не на людей. Увидев траву, почувствую для какой хвори она нужна. Сама Земля мне скажет где и что найти и как применить, но... человеческое тело для меня немо. То что отец — шаман сказывал — помню. Показывал — повторю. В остальном...
— Целебным травам подействовать нужно, — растираю маленькую ручку в своих ладонях. — Они ведь младше Марьяны, — всколыхнулось мое сердечко.
Так и просидели всю ночь: жар от детей отгоняя и курильницу меняя.
А утром, я нашла мертвого старичка в телогрейке. Он так и не снял ее и о помощи не попросил. Самым стойким из самых слабых казался. Пошел на двор, там и умер, возле крыльца.
Не смогла спасти. Не сумела.
Ждан пришел быстро. Позвал с собой Сморняну. Девочек будить не стали. Взяв лопаты, вышли за ограду из красных тряпиц. В сумерках откопали неглубокую могилу. Настолько неглубокую, что каждый из нас понимал — весна придет, труп всплывет.
— Сожгем, — прошептала, смотря на свои окровавленные руки.
Копать морозную землю было очень трудно. Ни у меня, ни у Сморняны сил таких не было. А бедный Ждан в одиночку до завтра будет лед колупать.
— Дров придется много тратить, — мужчина посмотрел в сторону поваленного домика. — Девки, проверьте, есть там что ценное? Там сожжем.
Вскоре в темноте пасмурного дня разгорелся пожар, пожирающий первое тело. А возле журавля, который мы условились использовать, как место сообщения с Кондрашовкой, поставили первый небольшой деревяный крест.
Первая смерть. Первый покойник.
30
Пропахшие гарью мы вернулись к нашим теремам. Сморняна в свой, я к девочкам. Зоря уже покормила всех кашей. Подоили и прибрали за коровой с сестрой успели. Девица молчала. Видела мои руки, которые я постаралась отпарить. Понимала, что старичка больше нет. Но распросов не устраивала. Умная растет.
Вновь
