Элли Маккей - Горец в её постели
Торф никогда не выстреливал высоким, многоцветным пламенем – торф всегда горел спокойно. Даже она знала это.
А потом огонь снова стал неярким, и все стихло.
Как и должно было быть.
Мара сглотнула, спрашивая себя, не сон ли это. Может она просто проснулась от кошмара?
Несколько серебряных чаш со святой водой теперь были раскиданы по полу. Их содержимое впитывалось толстым турецким ковром – достаточное доказательство реальности пронесшегося вихря.
Реального настолько же, как и призрачный горец, наславший его.
Мара глубоко дышала. Это несомненно его рук дело. Меры предосторожности, предпринятые ею, похоже, сработали, поскольку сделать всю грязную работу за него он отправил ветер. Во всяком случае, их оказалось достаточно, чтобы помешать его появлению.
Именно то, чего она и надеялась достигнуть. И все же, крохотная частичка ее будет без него тосковать.
Быть изнасилованной настоящим средневековым рыцарем может и являлось ее фантазией, но она предпочитала, чтобы он явился к ней сквозь время, а не просто возник из воздуха. Призраки на повестке дня у нее не значились. Горячий или нет, но его необходимо изгнать.
Настало время для секретного оружия Пруденсии.
С грохочущим сердцем девушка слетела с кровати и за зеркалом на каминной полке отыскала пучок высушенного шалфея.
– Вон отсюда, – торжественно произнесла она слова, которым ее научила повариха. Потом поднесла к траве спичку. Пучок мгновенно вспыхнул, струя едкого дыма ударила ей прямо в лицо, и глаза защипало.
– Проваливай! – приказала она, и от ее тона Бен шмыгнул под кровать, отчего Мара нахмурилась и с силой потерла слезящиеся глаза. – Посмотри, какие из-за тебя проблемы, сэр Алекс! Пугаешь бедного старого пса. Возвращайся к Димблеби и преследуй какую-нибудь другую мебель! Оставь меня и Бена в покое.
Она начала задыхаться, но продолжала двигаться по комнате, махая тлеющим шалфеем. Вскоре в воздухе сгустился ядовитый дым. Зловонное облако было таким плотным, что она бы не смогла увидеть ублюдка, даже если бы он появился прямо перед ней.
– Проклятье! – Мара задыхалась, горло жгло огнем.
Бен под кроватью заскулил.
– О-кей, я заканчиваю, – заверила она его, тряся шалфеем, чтобы загасить горящую верхушку пучка. От ее усилий дым стал гуще, а на пол дождем посыпался пепел.
– Будь оно все дважды проклято! – вскрикнула она и подпрыгнула, когда пепел попал ей на ноги.
В отчаянии Мара схватила вазу с розовыми дельфиниумами, бросила цветы на кровать и сунула горящий шалфей в воду. Проверенное кухаркино оружие против призраков тут же зашипело и выдало последнюю струю дыма.
Потом все стихло.
За исключением гула крови в ушах Мары и раскатов густого мужского смеха, донесшегося из окон.
Его смеха.
Она узнает его где угодно.
Даже среди тысячи смеющихся радостным смехом мужчин. И этот вывод заставил ее сердце остановиться.
Нет, ее сердце бешено стучало. Грохотало от головокружительного облегчения: она изгнала его.
Более того, в груди нарастала радость, и только боль в горле мешала ей посмеяться над ним. Вдруг она осознала, что назвала его Алексом, что оказалось для нее подобно удару кулака в живот. И тоже могло послужить поводом для смеха.
Но по очень печальным причинам.
Причинам, которые подчеркнула внезапная тишина на крепостной стене.
Горячий Шотландец ушел.
И как бы ей не хотелось, она не могла отправиться следом за ним.
– Ох, Бен, что мне делать? – выдохнула она, глядя, как пес укладывается на своем месте, на коврике у камина.
Понимая, что сделать она ничего не сможет, Мара осела на влажную постель и оглядела разруху вокруг, причиной которой являлись ее усилия победить призрака. Ярды шотландки сделали комнату похожей на фабричный склад после набега Скоттофилов. А свечей, крестов и рябины оказалось достаточно, чтобы заполнить древний кельтский храм.
Не упоминая зеркал и другой характерной утвари.
Застонав, она вытащила из-под себя несколько дельфиниумов и бросила их на пол. Будучи не из тех, кто купается в жалости к себе, она попыталась взглянуть на светлую сторону происшедшего.
По крайней мере, ее никто не видел. Боже помоги ей, если бы это случилось.
Могли подумать, что она совсем съехала с катушек.
Может, она и съехала.
Почему тогда она позволила себе влюбиться в призрака?
Именно Макдугалловы пледы возмутили Алекса.
Его до сих пор трясло от шока. Он вздрогнул, едва сознавая, что вокруг него клубится плотный серый туман. Мысленно Алекс продолжал видеть Чертополоховую комнату. И то, как он стоял на парапете крепостной стены, способный только широко разевать рот.
Один взгляд в увешанную шотландкой комнату, и он забыл обо всех угрызениях совести за то, что последние несколько дней мучил девушку. Все делалось ради ее же блага, в надежде, что она, наконец, сломается и покинет Рэйвенскрэйг.
Вернется к работе в своих «Эксклюзивных экскурсиях» и путешествиям по обширным уголкам земного шара, где забудет о нем.
Особенно о том, как они целовались.
Забудет, как близок он был к тому, чтобы взять ее там же, на нагретой солнцем траве утеса, высившегося над колонией тюленей. Он застонал, и сердце сжалось от позорного воспоминания. Ослепленный безрассудной страстью, он оказался хуже, чем Хардвик, потому что позволил этой распутнице преодолеть все его защитные барьеры.
Господи помилуй! Даже сейчас он был тверд для нее. Горячий, пульсирующий и почти разрывающийся от страстной потребности.
Алекс погасил бешенство и яростно провел рукой по волосам.
– Будь оно все проклято, – вскипел он, теряя контроль.
Его нестерпимое желание заполнить собой ее было, черт возьми, только половиной из того, что причиняло ему боль.
Намного большей мукой являлись воспоминания об их поездке через скалы. Как приятно и правильно было держать ее в объятиях, так интимно устроившуюся между его бедер. Как согревали ее легкое дыхание и смех, и как на краткий миг он снова почувствовал себя живым.
Также и из-за тех чувств он старался сделать ее ночи несчастными.
Чтобы она уехала прежде, чем окрепнет ее привязанность к нему. И прежде чем она поймет, как отчаянно он хотел ее и нуждался в ней. Прежде, чем догадается, что назвав его Алексом, она тем самым почти поставила его на колени.
Прежде, чем он заставит ее страдать так же, как страдает он сам.
Но она осталась, прячась за своей работой, занялась привлечением в Рэйвенскрэйг бог знает скольких Макдугаллов, уговорами вырывая у каждого обещание участвовать в осуществлении проекта Уан Керн Вилладж. Или хотя бы присутствовать при открытии ее мемориала Макдугаллам.
