Полёт феникса (СИ) - Архангельская Мария Владимировна

Гробов было два, один вложенный в другой, и промежуток между ними был просыпан золой, известью и благовониями, чтобы перебить запах тления, которое неизбежно начнётся задолго до похорон. Мы с Тайреном стояли в первых рядах у уже закрытого гроба, но всё равно я ощущала исходящий от него приторный аромат. Кроме благовоний, в гроб уложили также множество золотых и нефритовых фигурок, каждая со своим значением, тело обрядили в громоздкие, роскошнейшие одежды и такое количество драгоценностей, что всё грабители империи неизбежно должны испытать зуд искушения, несмотря на все кары, земные и небесные, которые сулит разорение императорской гробницы. Бросив один-единственный взгляд на лицо Иочжуна, прежде чем обе крышки были опущены, я его не узнала — показалось, что в роскошных ящиках из кедра и сандала лежит древняя мумия. Крышки заколотили — Тайрен сам подавал гвозди работникам — и верхний гроб покрыли добрым десятком жёлтых парчовых покрывал, расшитых драконами и отороченных белым шёлком.

— Матушка, — шёпотом спросила у меня Лиутар, — это дедушка-государь, да?

— Да, милая, это он.

— Поклон! — скомандовал распорядитель похорон, и все одновременно простёрлись ниц перед гробом. Над головами плыл дым — благовония и бумажные деньги стараниями двух евнухов непрерывно летели в огонь большой жаровни в центре зала.

— Встать!.. Поклон!.. Встать!..

Едва слышно захныкал Ючжитар, явно чувствуя торжественность момента и опасаясь протестовать громко, и я выразительно двинула бровью, глянув на дежурного евнуха. Сыновей унесли, но Лиутар осталась рядом со мной; шестилетние дети считались достаточно взрослыми, чтобы выдержать хотя бы часть бдения.

— Матушка, долго ещё? — прошептала она через некоторое время.

— Потерпи, Лиутар. К обеду освободишься.

Дочь вздохнула, но больше спрашивать не решилась. Хорошо хоть малолетство избавляло детей от трёхдневного поста, пусть и делало дозволенную пищу максимально простой. А вот нам с Тайреном придётся эти три дня ничего не есть, и, признаться, это будет мой первый опыт подобного рода. Я даже на диете сидела только будучи прыщавым, неуверенным в себе подростком, а позже, осознав, что на моей фигуре такие упражнения сказываются мало, это дело забросила.

Ладно хоть пить не возбраняется.

Иногда я тревожно поглядывала на мужа. Лицо Тайрена под траурной повязкой из белого холста казалось всё такой же застывшей маской, так и не поменяв выражения с тех пор, как он узнал об отцовской смерти. Он ни разу не посмотрел на меня в ответ, и даже когда поклоны кончились, его взгляд был устремлён только вперёд — не то на гроб, не то на сооружённый за ним алтарь с новенькой табличкой, множеством свечей и чаш с подношениями. Дни наши были заняты бдением, и даже ночью я не могла его утешить, потому что в трауре супруги спят раздельно.

Впрочем, вскоре и тревога за Тайрена отступила, будучи вытесненной банальным страданием плоти. Простоять или просидеть день на коленях, пусть даже и на подушке — то ещё удовольствие. К вечеру я уже не знала, есть у меня ещё ноги или уже нет, и помощь служанок, поднимавших меня с пола, становилась суровой необходимостью. Хорошо хоть бдение не было круглосуточным, на ночь можно было уйти и вытянуться на матрасе, в знак глубочайшей скорби разложенном на полу. А утром всё начиналось сначала. К концу этих трёх дней я от души прокляла местные верования и обычаи с их гипертрофированной любовью к родным и почитанием предков. Донимал и голод, сопровождаемый мыслями о еде, причём, как ни странно, на второй день больше, чем на третий. На третий день голод прошёл почти совсем, зато я начала мёрзнуть, несмотря на близость жаровни. В спину тянуло холодом из распахнутой двери, не спасал даже халат на вате, но приходилось терпеть. Я уже начала бояться, что сама подхвачу простуду, но этого, к счастью, не случилось. Не случилось у меня и приступа обжорства, которого я опасалась. Гань Лу специально не поленился навестить меня и напомнить, что в первые дни после поста лучше обойтись без излишеств. Я с готовностью согласилась, удовольствовавшись на долгожданный обед миской куриного супа с рисовой лапшой.

На седьмой день, согласно обычаю, император совершил большое жертвоприношение духу своего отца в Императорском Святилище Предков — под нож пошло небольшое баранье стадо, в дополнение к нему в специальной печи сожгли множество рулонов шёлка и приготовленных для этого случая особых яств. Весь двор опять собрался, чтобы почтить память умершего, принести свои дары, а также письма с выражением скорби, адресованные покойному. Письма тоже отправились в печь, а вот дары — в государственную казну. Впрочем, дарители в накладе не останутся — согласно всё тому же обычаю, после похорон им всем будут отосланы равноценные подарки. Вечером того дня, когда совершилось жертвоприношение, был устроен большой поминальный пир.

Следующие недели протекли достаточно однообразно. Слава всем богам, нам с Тайреном больше не нужно было простаивать в зале Земного спокойствия целыми днями, но прийти поклониться гробу требовалось как минимум дважды в сутки, утром и вечером. Зал пропитался благовонным дымом так, что находиться в нём долгое время стало совершенно невозможно, но священнослужителей, отправлявших заупокойные обряды практически без перерыва, это, кажется, не пугало. Видимо, закалились за годы службы. Придворные собирались для преклонения каждый седьмой день в течении всех семи недель. На двадцать первый день, после того как в очередной раз собравшиеся сановники покинули дворец, был устроен ещё один пир, но на этот раз не для живых, а для отлетевшей души. Накрытые столы заперли в пустом покое, куда никто не заглядывал до самого вечера, да и во всём дворце люди старались без крайней нужды из своих комнат не выходить, дабы не потревожить навестившего родные пенаты духа. Судя по количеству выставленной пищи, новопреставившийся не то обретает поистине волчий аппетит, не то приводит с собой целый сонм родни и приятелей.

Похороны прошли на пятидесятый день. Вообще-то могли бы и позже — даже для похорон следовало выбрать благоприятный день, и ожидание могло бы затянуться. Но, к счастью, нам повезло — гадатели из отдела Великого гадания приказа Великого постоянства назвали следующий же день после окончания обязательного срока прощания с покойным. Иочжуну предстояло упокоиться в Лучезарной гробнице рядом со своими предками. Впрочем, теперь бывшего императора этим именем никто не называл. Отныне оно становилось запретным, а вслух и во всех документах следовало указывать новое: Дай-цзан.

Ранним утром в час Кролика, когда рассвет только занимался над горизонтом, длинная змея похоронной процессии медленно поползла от дворцовых ворот через полгорода к западным вратам Чёрного Воина. Носилки с гробом в знак особого почтения не катили на колёсах, а всю дорогу несли на руках сотни носильщиков, время от времени сменяя друг друга. Я шагала сразу за гробом, возглавляя женщин дворца, а Тайрен был сейчас где-то там впереди, во главе процессии, вместе с ближними сановниками, священниками и многочисленными служителями, нёсшими белые траурные фонари, знамёна и зонты, носилки с поминальной табличкой и жертвенные сосуды. За ними медленным шагом ехал конный гвардейский отряд, и слуги несли и везли всё, что покойный император унесёт с собой в могилу, включая кареты и паланкины, которыми он пользовался при жизни. Похрустывал под ногами жёлтый песок, которым посыпали весь путь от дворца до Лучезарной гробницы, вдоль улиц стояли на карауле гвардейцы из всех дворцовых гвардий. Через некоторое время, когда траурная процессия под низкий неумолчный рёв труб и звон похоронных гонгов вылилась за пределы городских стен и прошла изрядную часть пути до гробницы меж холмов, гвардейцев сменили солдаты из ближайшего гарнизона. Но всё так же толпились по обочинам люди всех возрастов в скромных тёмных одеждах и белых траурных повязках на головах. Должно быть, проводить моего бывшего супруга собралась не только столица, но и все её окрестности.