Бунтарка и Хозяин Стужи - Валерия Михайловна Чернованова
Толпа дружно ахнула, волной прокатился по двору гул взволнованных голосов. Кто-то из дам завизжал, но моя сила не причиняла вреда… никому и ничему кроме холода. Там, где она соприкасалась со снегом и льдом, оставались талые островки, мгновенно испарявшиеся, как по волшебству. Двор очистился от снега, как если бы в Эрнхэйм разом пришла весна. В серых, давящих стенах неожиданно стало невыносимо жарко, а сквозь черную землю уже пробивались ростки первой молодой травы и цветов.
Везде, кроме балкона, на котором восседали Снежные. Сейчас он был окружен щитом, запечатавшим их словно во льдах, и сразу становилось понятно, кто этот щит держал — Хьяртан. Наши силы, соприкасаясь, искрили, шипели и плавили пространство вокруг. Палач вцепился в хлыст, как в свое единственное спасение, когда кто-то из придворных отчаянно завопил:
— Покушение! Это покушение на его величество!
Что?
Мне в спину уперлась сталь оружия, в шею — острие копья: сориентировались до этой минуты охранявшие меня воины. Миг — и сила Хьяртана ворвалась в мою, разрушая, сковывая льдом, рассекая солнечное сияние метелью. Ударила мне в грудь с такой яростью, что источник погас, а я еле удержалась на ногах. Погас и свет, и трава мгновенно замерзла, покрываясь кристаллами льда, которые только что были росой.
Щит, который удерживал Снежный, тоже погас, в нем не было больше необходимости. Раскатами грома прозвучал над площадью голос короля:
— Проводите нэри Селланд в ее покои.
— В покои? — выдохнул блондин, сидевший по правую руку от его величества. — Она пыталась убить нас! Тебя!
Под взглядом брата он мгновенно прикусил язык и склонил голову:
— Прошу прощения, ваше величество.
Воины, в отличие от светловолосого Снежного, не стали интересоваться, почему мне не надо отрубить голову прямо на площади, просто развернули меня в ту сторону, откуда мы только что пришли. Последнее, что я успела уловить — это что какая-то придворная нэри рухнула в обмороке на руки обеспокоенного норда и что, подчиняясь жесту Хьяртана, Душана отвязывают от столба.
Дальше меня уже достаточно недружелюбно впихнули в замок и повели знакомыми коридорами. В этот раз мне показалось, что мы пришли порталом: настолько быстро вышагивали воины и настолько быстро мелькали перед глазами залы, переходы и анфилады. Под суровыми взглядами мужчин становилось понятно — они в самом деле решили, что я совершила покушение на Хьяртана. Но это же… это же не так! Я вообще не представляла, что на такое способна.
Я даже не думала, что… Все, что я хотела — это спасти Душана, помочь ему избежать той же участи, которая постигла мою маму! Правда, объяснять это придется не им, а…
При одной мысли о встрече со Снежным внутри что-то обрывалось. Я видела его взгляд, устремленный на меня там, на площади. Он ударил сильнее, чем его магия — полный ярости, гнева и чего-то еще, странного и страшного, что я пока понять не могла.
Меня втолкнули в комнату и запечатали собой двери: на этот раз изнутри. Видимо, чтобы не оставлять одну и чтобы я не могла сделать что-то еще, что способно хотя бы кому-нибудь навредить. Лица воинов сейчас казались просто высеченными из камня, а взгляды стали ледяными, хотя они и не обладали той могущественной силой, способной сдерживать гротхэнов и укрощать снежную стихию.
Даже если я начну говорить, они не поверят. Не поверят ни единому моему слову.
Все, что я могла сейчас сделать — это отойти и осторожно опуститься в кресло, рядом с камином. То самое кресло, где Каэтан меня осматривал, где дал мне зелье, чтобы я могла вспомнить тот клятый вечер!
Чтоб его и не было вовсе!
Сейчас, когда потрясение от случившегося начинало понемногу отступать, я снова вспомнила слова Хелены. О том, что отец Хьяртана забрал мою мать в Эрнхейм, о том, что пожелал сделать ее своей игрушкой. Тот день, когда ее забрали, казался мне самым ужасным, самым нелепым — я с детства не понимала, для кого моя светлая мама могла представлять угрозу. А может, дело было совсем не в угрозе, может, ее сила тут вовсе была ни при чем.
Просто она отказала тому, кто пожелал сделать ее своей.
Может, тот инкрустированный дорогущими камнями ошейник был его даром? Но тогда как он оказался у нас дома после ее смерти? Только если она была знакома с ним до этого… еще раньше.
Эта мысль настолько меня ошеломила, что я сидела, уставившись на полыхающее в камине пламя, не в силах справиться с охватившими меня чувствами. Их было столько, что они просто обрушились на меня, скрутились в клубок в животе и растеклись в каждую клеточку тела ледяными нитями. Меня затрясло несмотря на то, что я сидела рядом с живым пламенем, которое должно было согревать, но не согревало.
Как, почему?
Неужели мама все-таки была с ним?
Эта мысль окончательно выбила из меня остатки спокойствия, которое мне сейчас очень бы пригодилось: дверь распахнулась и в комнату вошел Хьяртан. Ледяной, как его суть, он смотрел на меня сверху вниз даже несмотря на то, что я вскочила.
— Выйдите, — скомандовал он воинам, которые расступились перед ним.
И, когда мы остались наедине, шагнул ко мне.
— Я предупреждал, нэри Селланд, — холодно произнес он. — За то, что произошло на площади, вы будете наказаны.
В этот момент на меня напал ступор. Наверное, и надо было что-то сказать, но у меня кончились слова. Он же, напротив, медлил, будто чего-то ждал. Ждал, что я буду оправдываться, говорить, что это не моя вина, а может, что буду ругаться или как обычно с ним спорить, но сил на споры уже не осталось. Не тех, которые чуть не превратили внутренний двор Эрнхейма в весеннюю полянку, а тех, которые всегда толкали меня на свершения. Ну или на то, чтобы противостоять Стелле, Душану, Арлетте, защищать себя, Дороту и Фабиана. Вот только Фабиана мне и предстояло сейчас защищать, но иначе.
Лучше я сейчас промолчу, а с ним все будет хорошо. У него будет лечение. Он встанет на ноги, и точно никогда не узнает, что его спас тот, чей отец лишил жизни нашу маму.
— Насколько я понимаю, вам нечего сказать, — от его слов веяло холодом, но к холоду я уже привыкла.
Мне бы радоваться, что Душан будет жить, но даже этому радоваться не получалось. Во мне как будто погасло мое внутреннее солнце, которое согревало меня всю жизнь с самого детства.
