Стелла - Чарльз Гэвис
Он положил руку ей на плечо и поцеловал, его глаза увлажнились.
– Стелла, я должен идти один; никто не может помочь мне в этом деле. Есть некоторые проблемы, с которыми мы должны справиться без посторонней помощи, кроме как с помощью Высшей Силы; это одна из них. Да благословит тебя Небо, моя дорогая; ты помогаешь мне переносить это с твоим любящим сочувствием. Я хотел бы сказать тебе, но я не могу, Стелла, я не могу.
– Тогда не надо, дорогой, – прошептала она. – Ты не будешь долго отсутствовать?
– Не дольше, чем потребуется, – вздохнул он. – Ты будешь в полной безопасности, Стелла?
– В безопасности! – и она грустно улыбнулась.
– Миссис Пенфолд должна позаботиться о тебе. Мне не нравится покидать тебя, но ничего не поделаешь! Дитя, я не думал, что у меня так скоро будет от тебя секрет!
При этих словах Стелла вздрогнула, и румянец залил ее лицо.
У нее тоже была тайна, и когда она вспыхнула в ее голове, откуда внезапная беда на мгновение изгнала ее, ее сердце забилось быстрее, а глаза опустились.
– Между нами двумя не должно быть секретов, – сказал он. – Но … ну … ну … не смотри так встревожено, моя дорогая. Я не буду долго отсутствовать.
Она цеплялась за него до последнего, пока действительно маленькая белая калитка не закрылась за ним, затем она вернулась в дом и села в его кресло, и сидела, размышляя и дрожа.
На какое-то время тайная беда, постигшая ее дядю, поглотила все ее мысли и заботы, но вскоре воспоминания обо всем, что случилось с ней в тот вечер, пробудились и преодолели ее печаль, и она сидела, сложив руки и опустив голову, вспоминая красивое лицо и страстный голос лорда Лейчестера.
Все это было так чудесно, так нереально, что казалось театральной постановкой, в которой великолепный дом составлял сцену, а благородные мужчины и женщины – актеров, с высокой, рослой, грациозной фигурой лорда Лейчестера в качестве героя. Трудно было осознать, что она тоже принимала, так сказать, участие в драме, что она, по сути, была героиней, и что именно ей были произнесены все страстные клятвы молодого лорда. Она чувствовала его обжигающие поцелуи на своих губах; чувствовала прикосновение крепких, долгих ласк на своей шее; да, все это было по-настоящему; она любила лорда Лейчестера, и он, что странно и удивительно, любил ее.
Зачем ему это делать? Она изумилась. Кто она такая, чтобы он снизошел до того, чтобы осыпать ее таким пылким восхищением и страстной преданностью?
Машинально она встала, подошла к венецианскому зеркалу и посмотрела на свое отражение, которое мягко сияло в тусклом свете.
Он назвал ее красивой, прелестной! Она покачала головой и со вздохом улыбнулась, подумав о леди Леноре. Там действительно была красота и прелесть! Как случилось, что он прошел мимо нее и выбрал ее, Стеллу?
Но это было так, и удивление, и благодарность, и любовь поднялись в ее сердце и наполнили ее глаза теми слезами, которые показывают, что чаша человеческого счастья полна до краев. Часы пробили час, и со вздохом, подумав о своем дяде, она отвернулась от стекла. Она чувствовала, что не может лечь спать; гораздо приятнее было сидеть в тишине и покое и думать, думать! Брать один маленький инцидент за другим и обдумывать его медленно и с удовольствием. В таком настроении она бродила по своей комнате, на мгновение преисполненная счастья, думая о великом благе, дарованном ей богами, а затем ее захлестнула волна беспокойства, когда она вспомнила, что ее дядя, старик, чья доброта к ней завоевала ее любовь, мчался навстречу своей тайной беде и печали.
Блуждая так, она вдруг вспомнила о картине, которая стояла лицом к стене, и, наклонившись к ней, как к внезапно вспомнившемуся сокровищу, она взяла портрет Лейчестера Уиндварда и, долго и жадно глядя на него, вдруг наклонилась и поцеловала его. Теперь она знала, что означала улыбка в этих темных глазах; теперь она знала, как в них мог вспыхнуть свет любви.
– Дядя был прав, – пробормотала она с наполовину грустной улыбкой. – Нет женщины, которая могла бы устоять перед этими глазами, если бы они сказали:"Я люблю тебя".
Она поставила портрет на шкаф, чтобы видеть его, когда захочет, и рассеянно начала приводить в порядок комнату, поставив картину прямо здесь и расставив книги по полкам, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на красивые глаза, наблюдающие за ней с верхней части шкафа. Как часто бывает, когда мысли сосредоточены на одном, а руки на другом, попадаешь в аварию. В одном углу комнаты стояла треуголка какой-то не японской работы, окруженная дверями, инкрустированными слоновой костью и перламутром; пытаясь установить бронзу прямо на верхушку этого предмета мебели, пока она смотрела на портрет повелителя и хозяина своего сердца, она позволила бронзе выскользнуть и, пытаясь спасти ее от падения, перевернула треуголку.
Она упала с обычным хрупким грохотом, который сопровождает свержение таких безделушек, и двери распахнулись, из них высыпалась разнообразная коллекция ценных, но бесполезных предметов.
С легким возгласом упрека и смятения Стелла опустилась на колени, чтобы собрать разбросанные диковинки. Они были самых разных видов: кусочки старого китайского фарфора из Японии, медали и монеты древних времен, а также несколько миниатюр в резных рамах.
Стелла рассматривала каждую вещицу, когда брала ее в руки с тревожной критикой, но, к счастью, ничего не повредилось от падения, и она поставила последнюю вещь, миниатюру, на привычное место, когда футляр распахнулся в ее руке, и на нее посмотрел изящно нарисованный портрет на слоновой кости. Едва взглянув на него, она уже собиралась положить его обратно в футляр, когда ее внимание привлекла надпись на обороте, и она поднесла футляр и миниатюру к свету.
На портрете был изображен мальчик, светловолосый мальчик, с улыбающимся ртом и смеющимися голубыми глазами. Это было симпатичное личико, и Стелла перевернула его, чтобы прочитать надпись.
Она состояла всего из одного слова: "Фрэнк".
Стелла снова вяло посмотрела на это лицо, но вдруг что-то в нем, сходство с кем-то, кого она знала, и это было очень близко, мелькнуло у нее. Она снова посмотрела с большим любопытством. Да, в этом не могло быть никаких сомнений; лицо было чем-то похоже на лицо ее дяди. Не только дяди, но и на ее лицо, потому что, подняв глаза от портрета к зеркалу, она увидела что-то смутное, возможно, только в выражении лица, смотревшего на нее из зеркала
