Моя фиктивная жена - Лариса Петровичева
Марика подбоченилась, улыбнулась, всем своим видом показывая, что мягко и пышно здесь не только у картошки. Мне оставалось только надеяться, что я не умру со смеху от такого зрелища. Исмо обернулся ко мне и спросил с искренней мольбой:
— А можно я Петера приглашу? Младшего своего? Уж такой он охотник до картошки, ел бы ее целый день!
Я разрешила, и Исмо помчался за братом. Кейси хмуро вспомнила о неглаженом белье и удалилась с видом королевы в изгнании. Марика проводила ее задумчивым взглядом и спросила:
— Хельга, а чего это она надулась? Или ей картошка с рыбой не по душе?
— Ей не по душе, что вы парню глазки строите, — ответила я. Эльза фыркнула.
— Ну вот еще! Стоит парень ничейный, а мы должны глазами хлопать? Раньше ей надо было его хватать, теперь все — приехали прекрасные барышни.
— Вот именно, — поддакнула Марика, отправляя в кастрюлю очередную очищенную картофелину. — Ни фигуры у нее, ни волос нормальных, а все туда же, за женихами!
Косы у Марики удались — рыжие, длинные, они были толщиной с мою руку. Кейси, конечно, не могла такими похвастаться. Мы дружно взялись за готовку, а я не могла не думать о том, что сказал старый Вильмо.
К нам должны были приехать волки в овечьих шкурах — и я пыталась понять, кто это может быть. Конечно, не гномы из Подгорья: мои сородичи не бывают подлыми, никто из них не желает нам зла. Но жила лунного серебра — это то, что считается национальным достоянием, и король этого не упустит. Из моего письма, которое я отправляла родителям, он уже знает обо всем и потирает ладоши в предвкушении не хуже поселкового старосты Енко. Удивительно даже, почему сюда до сих пор не приехал кто-то вроде Максима Вернье.
Или у Максима и короля сейчас есть дела поважнее жилы лунного серебра?
Ничего, разберемся. Теперь, когда рядом были гномы, я не сомневалась, что мы с Анареном со всем сумеем справиться.
* * *
Анарен
Максим приехал через два дня. К тому времени жила лунного серебра подобралась к поселку, и сородичи Хельги начали разработку, погружаясь в землю. Поселяне забыли о своих делах и заботах — всем было интересно посмотреть на то, как одни гномы стучат топорами и пилами, готовя временный вход в шахту, а другие вгрызаются в грунт. Зрелище и правда было захватывающим. Эльфы обожают золото, но я никогда не видел, чтобы у кого-то из них было такое же алчное выражение лица, как у тех гномов, которые работали у Хаттавертте.
Поселянки подсуетились: развернули рядом с местом работы что-то вроде столовой. Я набросил на нее заклинание, защищая от снега, и работа закипела: в больших кастрюлях забурлил суп, на плитах весело зашкворчала рыба с картошкой — среди гномов было много одиноких и неженатых, и жительницы Хаттавертте решили, что незачем пропадать таким замечательным мужчинам.
Трудолюбивые, хозяйственные, сильные — что еще нужно для крепкой семьи? Впрочем, Хельга отнеслась к прекрасным поварихам весьма скептически.
— Ох, это не те гномы, за которых надо выходить замуж, — сообщила она, глядя, как за столами рассаживается первая смена, которая вышла из шахты. Поселянки разливали суп по тарелкам, обмениваясь шутками и прибаутками и стреляя глазками — гномы отвечали им взаимностью, и атмосфера была теплой и искренней.
— А за каких же надо? — поинтересовался я.
— Ну если бы они были пригодны для брака, то приехали бы сюда уже женатыми, — сказала Хельга. — А раз за них гномки не идут, то явно что-то не так. Вон Альво — пьяница. Гудмунд — лентяй.
— Лентяй по вашим меркам это первый трудяга по человеческим, — ответил я. — А в Хаттавертте жизнь суровая, дамы строгие — они с ними справятся.
— Дай Бог! — ответила Хельга и вдруг обернулась и спросила: — Ой, это ведь Максим Вернье?
Старший специалист особой службы его величества действительно шел в нашу сторону. Вдалеке я услышал свист паровоза и машинально отметил, что скоро в Хаттавертте будут приезжать очень многие. Это будет богатое, интересное и привлекательное место.
Кажется, первым приехал тот волк в овечьей шкуре, о котором нас предупреждал старый Вильмо. Хельга тоже напряглась — она старалась сохранять спокойствие, но глаза так и метали молнии. Я сжал ее руку, пытаясь намекнуть, что нужно выглядеть милой и дружелюбной, совсем, как барышни в столовой, и, когда Максим приблизился к нам, весело произнес:
— Дружище, неужели это ты?
Максим улыбнулся в ответ, мы обменялись рукопожатиями, и он ответил:
— Да, это я. Решил проверить, как идут дела у ссыльных — на собственном, так сказать, печальном опыте.
Это был Максим — но его голос был голосом незнакомца, сиплым, едва различимым.
— В каком смысле? — Хельга была удивлена по-настоящему. Улыбка Максима сделалась еще шире, но глаза остались печальными. Я увидел на его шее светлеющую полосу, которая выступала из-за небрежно завязанного шарфа — такую борозду могла оставить только веревка. Его душили? Пытали? Или пробовал повеситься?
Вопросов сразу же увеличилось.
— В том, что я теперь такой же ссыльный, как вы, — ответил Максим. — Видите ли, в чем дело, я принялся копать, узнавая, кто стоит за покушением на его величество, и закопался так глубоко, что вышел на очень важных людей. Очень важных и близких к короне.
— И им не понравилось ваше любопытство, — сказала Хельга. Максим кивнул и, оттянув шарф, показал на свою шею.
— Так не понравилось, что на меня надевали галстук святого Иосифа в пыточных, — объяснил он. — Пытались выбить признание в том, что я работал с тобой и подсунул его величеству тот артефакт.
— А вы? — спросила Хельга. Кажется, она сейчас искренне сочувствовала Максиму — ну или просто хорошо делала вид. Гномки не страдают лопоухой доверчивостью и не едят все, что им пытаются скормить.
— А я молчал. До тех пор, пока не вмешались мои покровители. Галстук сняли, меня отправили сюда. Пожизненно, без права на возвращение.
Максим выглядел спокойным и говорил со светской небрежностью — но за этим спокойствием жила неподдельная горечь и тоска. Зачем бы ему притворяться, ехать сюда самому, когда на разработку лунного серебра сейчас съедутся журналисты, зеваки и чиновники, и среди них может затесаться кто угодно — неприметный, но знающий свое дело. Да
