Рыцарь и его принцесса - Марина Дементьева
Стэффен, ощерившись, тотчас упруго поднялся, и ни в лице, ни в позе его не осталось ни воспоминания о недавней ленивой расслабленности.
Обернулась и увидела Джерарда, каким он не представал мне ещё ни разу, и в нём была та же ярость и готовность убивать. Они замерли один против другого, как готовые в любой миг сцепиться звери. А я, верно, и впрямь обезумела или столь мало ценила свою жизнь, потому что бросилась меж ними, разводя руки, точно открытой ладонью можно остановить полёт копья или замах меча.
— Остановитесь, оба!
Выкрикнула и не узнала г`олоса. Когда в нём, слабом, едва слышимом, прорезалась эта сталь?
Но они, готовые рвать и крушить, не сдвинулись с мест, и звериное с трудом, но уступало человеческому.
Стэффен с натугой, точно переламываясь в хребте, поклонился мне.
— Вот как… нежные лепестки таят шипы. Что же, ты искусно умеешь притворяться, дочь ард-риага. Но сказанное мной остаётся в силе. Помни об этом.
Джед шагнул к нему; взгляд полыхал зелёным болотным огнём.
— Убирайся!
— Уйду, но стану ждать скорой встречи. Вдали от чужих глаз, где нас не остановят ни приказ, ни женская мольба. Чему положено начало, д`олжно быть закончену. Это будет славная встреча, ведь кое в чём мы схожи. Свою породу всегда узн`аю. Не прощаюсь с тобой, брат бастард.
— Благодарение богам, мы не братья, — ровно отвечал Джерард. — Хотя и мой отец был порядочным мерзавцем.
— Все бастарды — братья, — расхохотался Стэффен. — А от мерзавца родился каждый первый из нас! Так уж заведено! Оставляю вас наедине, прекрасная Ангэрэт!
Я оставалась безучастной и к его уходу, и к присутствию Джерарда, что нутряно ощущалось болезненным ноющим чувством, как близость к обрыву.
Он первый взломал лёд молчания.
— Ангэрэт… Я узнал теперь, как обошёлся с тобою отец. Кляну себя за ошибку. Следовало позволить ему умереть, издохнуть в корчах и рвоте, как той собаке! — Я не отвечала и не смотрела в его сторону. Забывшись, он взял меня за плечи и развернул к себе. — Ангэрэт! Не молчи, скажи хоть слово!
Я подняла на него невидящий взгляд, повела плечом, отстраняясь, стряхивая с себя его руки, что дрогнули и опали, как разомкнутые кандалы.
— Слово? Отчего теперь, когда дорожу лишь молчанием, стали домогаться моих слов? Так нынче тебе довольно будет одного слова, тогда как лишь несколько дней тому не достало и сотни тех слов, что рассып`ала перед тобой пригоршнями! — Голос мой, поначалу звучавший словно из могилы, зазвенел гневом. Джед молчал, уронив руки. — Я просила, я умоляла тебя, забыв про гордость и честь: спаси меня, забери меня, укради, позови… Но чем-то они показались не угодны тебе, те мои слова. Чего ж ты хочешь теперь? Я уж произнесла их все, иных не будет!
Джед покачал головой и поднял тяжёлый взгляд.
— Ни словом не солгал тебе тогда. Не будь я связан материнским обетом, тотчас бы забрал тебя. Увёл — хоть на край света, куда не дотянутся руки лорда Остина и не сыщут его наймиты[19]. Или выбирал судьбу перекати-поля? Построил бы дом, затеплил очаг, всё для тебя… Не роскошь дворцов, но руки есть, научился бы труду и ремеслу… или в радость убивать, калечить по слову таких, как твой отец? Ангэрэт, мы оба говорили тогда и оба не умели слушать. Твои желания — они и мои желания тоже. Я был свидетелем тому, чем оборачивается для людей гнев сид. Но не хотел верить тогда, что родной отец окажется для тебя врагом худшим, чем они. Я не могу обещать защиту от их колдовства. Но помогу выбраться из Тары и затеряться для взгляда ард-риага…
Я выслушала его с ядовитой усмешкой и прервала нетерпеливым взмахом руки.
— Довольно оправданий и клятв! Ещё недавно приняла бы их с благодарностью, ещё недавно хватило бы и меньшего… Я скоро переменилась и, верно, не к лучшему. Если бы ты видел, сколько во мне злобы теперь! И к тебе первому она обращена!
— Так бывает. И верней всего ненавидишь тех, кого глубже всего любишь.
— Пусть так! — воскликнула, сдерживаясь, чтоб не зарыдать. — Не ведаю причин, но ничто не отменяет моих чувств! Во мне разверзлась бездна, и это по твоему попущению мне довелось испытать всё, через что прошла. Внемли ты моим мольбам, и ничто бы не случилось, и мне бы не открылось, как ничтожно мало значу для отца, как велика ко мне ненависть мачехи, как омерзительны бывают души… Я не знала бы ничего этого, но время смотано в клубок. И, если такова ко мне отцовская любовь и в позоре и несчастье видит он моё предназначенье, — что ж! Исполню до конца дочерний обет послушания. Теперь, когда воля его провозглашена, не стану бежать судьбы.
Он словно и не верил, что говорю всерьёз.
— Что ты, Ангэрэт? опомнись! Ради кого вздумала калечить свою жизнь? Твой отец — извращённое чудовище, безумец! Не редкость жертвовать детьми во имя власти, но здесь что-то ещё, нечто худшее, ещё не знаю наверняка… Но ты — сама себя не слышишь…
Он шагнул ко мне, протягивая руки, так легко простивший обвинения и гневные выкрики. В нём не было зла ко мне и гнева на моё сумасбродство, но лишь любовь и сострадание, и стремление защитить, обласкать, утешить — всё то, в чём я нуждалась. А потому знала, что, стоит свету его любви коснуться меня, как вся моя отчаянная злая решимость разлетится вдребезги. Я не могла позволить этому случиться.
Но и я не могла ожидать, что он не уклонится от удара, хоть сделать это было легче лёгкого, потому что била так неумело, как только бывает впервые. И удивилась тому, как мгновенным жаром вспыхнула ладонь и тотчас занемела. И слёзы всё же выступили, от растерянности и внезапного страха того, какую беду натворила со злости.
— Уходи! — выкрикнула оборвавшимся голосом. — Пожалуйста… — одними губами. — Уходи!
В неверном свете казалось: вижу след ладони, как приложенный к бледной щеке кленовый лист.
Джед смотрел куда-то мимо меня, поверх моего плеча. Коротко кивнул, развернулся, коснувшись высверком взгляда, и молча канул во тьму.
Точно вмиг лишившись опоры, я пошатнулась; не чуя боли, впилась ногтями в словно чужую ладонь.
Во мраке за моей спиной стояла Блодвен, смотрела и улыбалась.
— Ты так несдержанна, Ангэрэт. Поспеши, не следует заставлять ард-риага ждать.
Я пошла за мачехой, едва ли сознавая, что делаю и зачем. Две мысли сплетались в мятущемся сознании, удерживая спасительной нитью: "Эта ночь когда-нибудь кончится" и
