Воля и разум - Ирина Дмитриевна Субач
– А почему народ в деревне об этом не говорит ничего? Они бы точно о таком не умолчали!
Это уже факт! За ту неделю, что я пробыла в этом чудесном населенном пункте, от местного населения узнала все последние сплетни за сто лет: кто с кем поженился, кто куда переехал, у кого сколько детей, кто вчера забор новый выкрасил, а проставиться забыл. Местные бабки и дедки считали моральным долгом утолить во мне информационный голод, рассказывая всё и обо всех.
– Ха! Ха! – четко и с сарказмом произнесла Матрена. – Если бы они знали, то, конечно, рассказали бы. А так Оксанка раз в неделю выйдет из своей лачужки, она, кстати, на другом конце деревни стоит, пройдется, бренча костями, по деревне, посыплет песочком улицы, покажет всем, что живая еще, и обратно в домик спрячется. А в ночи опять на неделю в лес улетит.
– Мда уж, почти гениальный план. Только у меня еще один вопрос, – не успокаивалась я. – А чем нам может помочь сова?
– Может, тем, что она не просто сова, а сильный менталист? – раздался вдруг где-то рядом новый незнакомый голос. – Вы очень громко думаете, Василиса. На подлете слышно.
Я торопливо озиралась по сторонам в поисках источника голоса. Мало того, что вокруг ни черта не видно, так еще и слух подводить начал, отказываясь определять, откуда шло вещание. Голос тем временем неуловимо и бесшумно перемещался из стороны в сторону, видимо, издеваясь над моим восприятием.
– Ух-ух-ух, – послышался подозрительно похожий на совиный клич смех. – Матрена, старая ты перечница, зачем в мою тайну молодняк посвятить решила?
– А чтоб тебе жизнь медом не казалась, кляча театральная, – отвечала в тон бабуся. – Давай приземляйся, ишь устроила цирк на выгуле!
– Стерва!
Мне оставалось только слушать эту словесную перепалку, хлопать ресницами и успевать поднимать отвисшую челюсть. Нормально так бабки светскую беседу ведут, вот что значит интеллигентное воспитание!
Тем временем сова-Оксанка, судя по наступившей тишине, все же приземлилась. Где-то в стороне послышался шуршащий звук идущей трансформации. Хм, а как она тогда разговаривала, будучи птицей?
– Мысленно, деточка, мысленно. Ловкость мозга – и никакого мошенничества, – прозвучал абсолютно другой по тембру и высоте голос, теперь он стал скрипучим, словно допотопное радио. – Или ты думала, что у сов человеческий речевой аппарат? А может, «Винни Пуха» пересмотрела?
Кажется, теперь надо мной будут издеваться аж две бабки. Одной Матрены мне было мало, к ней присоединилась еще и Оксана. Тут в Шкрябинке что, у всех женщин после семидесяти крышу рвет?
– Необязательно к семидесяти, если у нас жить останешься, мы тебя к пятидесяти до нужной кондиции доведем, – продолжала считывать мои мысли и сразу отвечать оборотница.
– А-а-а-а-а-а! – взвыла я в голос. – Прекратите!!!
Вот и приехали! Кто бы мог подумать, что меня так легко вывести из себя!
Матрена, стоящая рядом со мной, смеялась уже в голос. Нашли бесплатного клоуна!
– Баба Матрена, – укоризненно начала я и решила сразу напомнить главное. – Мы, вообще-то, по делу сюда пришли. Для Кассандры.
Последнее я сказала с особым нажимом, в надежде, что у Ёжки наконец взыграет совесть и она проникнется серьезностью ситуации.
А еще попыталась выставить вокруг себя ментальный блок – быть открытой мысленной книгой мне не понравилось.
Сила архимага, ау! Помогай мне! Должен же от тебя быть хоть какой-то прок в повседневной жизни!
Вообще, у меня еще днем мелькнула мысль таскать с собой шприц с адреналином. Если сила завязана на нем, то авось и пригодится. Сейчас бы, не задумываясь, всандалила себе в бедро пару кубиков, зато вокруг мыслей крепостную стену возвела и ров выкопала, желательно с крокодилами.
– Ты, главное, про бочки с горящей смолой не забудь и лучников побольше сверху посади. Так оно эффективнее будет, – не успокаивалась сова-менталистка.
В разговор решила вмешаться Матрена, все еще давящая смех:
– Ладно, сворачиваем балаган. Оксана, мы к тебе действительно по делу.
– А то я не догадалась. Ни один нормальный человек в дождливую ночь в лес не попрется.
– Ты же знаешь, зачем мы здесь. Так чего зря комедию ломаешь? Поможешь или нет? – вполне миролюбивым тоном спросила бабуся.
– Нет, – категорично отказала нам скрипучая старушка. – Сейчас вы пришли просто воспоминания подправить, а потом что? А если Кассандра со своим хахалем еще раз поругается? Или вы думаете, что он от нее так просто отстанет? Несколько подобных ссор, и какую бы вокруг вашей эльфийки стену я ни возвела, она все равно рухнет. Человеческий мозг – это вам не игрушка. Одно дело – просто мысли считывать, а другое – копаться и изменять их.
Пока Матрена уговаривала Оксанку нам помочь, я судорожно вспоминала лекции по теории магии и все, что вообще знала о менталистах.
Мозг обычного человека или мага – сложная структура, мириады нервных клеток, непрерывно передающих друг дружке информацию с помощью микроимпульсов. У каждой клеточки свои частоты, свой диапазон, и все вместе они постоянно работают. Мозг менталиста – это дешифратор. На каком-то очень тонком уровне эти люди могли улавливать волны и импульсы, испускаемые чужим сознанием, расшифровывать их и вмешиваться в их работу. Причем связи некоторых магов с тем или иным человеком могли быть настолько мощными, что любые стены и расстояния не являлись для них препятствием.
Сами менталисты делились на слабых и сильных: большинство могло считывать лишь эмоции и простенькие мыслишки, но кто-то, как, например, Оксана, был способен дословно расшифровывать каждое слово, произнесенное внутри чужой головы. А особо одаренные с легкостью контролировали до нескольких десятков человеческих сознаний одновременно. В какой-то степени таких людей можно было назвать телепатами, но это не отменяло у них остальных чудесных особенностей, свойственных магам: бытовые мыслеобразы им приходилось составлять с тем же трудом, что и всем нам.
Все подобные маги состояли на особом учете и контроле как потенциальная угроза обществу. И меня удивлял тот факт, что Оксанка так спокойно летала совой по лесам. В моем понимании ее должны были уже давно усадить где-нибудь в тихом помещении или следственном комитете, заставив проводить дознания.
– Не одна ты, Василиса, скрываешься, – вновь беспардонно врываясь в мою голову, отвечала старушка-сова. – Когда в двенадцать лет я ощутила способности, сразу поняла, что никому о них говорить нельзя. Ни родителям, ни друзьям, ни любимым. Поэтому из деревни ни разу в город и не выезжала за все годы. Тут, в глуши, оно сподручнее: тихо, никто не трогает, никому я не нужна.
– И вам никогда не хотелось большего? – вслух спросила я.
– Почему же,
