Стать Медузой (ЛП) - Хамм Эмма

ГЛАВА 33

Их прощание было ужасным, хотя он должен был понять, что будет тяжело покинуть Горгон. Часть него все еще связывала их с Медузой, и прощаться с ними было как снова терять Медузу.

Он все равно знал, что должен был сделать это. Был лишь один путь.

Он поправил ремешки сумки и посмотрел на гору, где жили боги. Олимп. Он не думал, что попытается забраться на эту гору.

Хотя, когда он стоял у подножия горы перед подъемом, она казалась не такой и высокой. Он будет почти весь день идти к вершине, но он видел ее с места, где стоял.

Алексиос нахмурился.

— Это отличается от мифов, — буркнул он.

Все говорили, что вершину горы Олимп скрывали облака. Что они скрывали богов от глаз смертных. Никто не должен был подняться на вершину, ведь боги убьют даже за попытку.

Но Алексиос поднимался уже час, и никто его не остановил. Он стал сомневаться, что боги знали, что он был тут.

Хрисаор болтал на его спине. Малыш обожал быть на солнце. Его кожа блестела как металл, и он тянулся к лучам каждый раз, когда они двигались. Было мило смотреть на это, но он еще больше переживал от этого, что брал ребенка в реальный мир с собой.

Он подвинул сумку, малыш подпрыгнул. Ребенок засмеялся, тревога в его груди стала слабее.

— Ты прав, мальчик мой, Хрис, — Алексиос глубоко вдохнул и взял себя в руки. — Все пройдет хорошо. Мы будем взбираться весь день, встретимся с Афиной. Она нас послушает. Я уверен.

Хотя уверенность было ложной, и слова звучали слабо. Даже для него.

Он поднимался на солнце весь день, останавливался лишь попить из фляги и накормить мальчика козьим молоком. Хрис был уже слишком большим для молока за месяц, пока они жили с Горгонами.

Мальчик не был обычным. Алексиос смотрел удивленно, как Хрис рос в десять раз быстрее обычного малыша. Он после месяца выглядел как ребенок полутора лет. Он поднимал голову, почти научился ходить, и он все чаще лепетал на детском языке. Еще месяц, и он будет как трехлетний, начнет говорить, а глаза потемнеют от времени.

Но пока что, хоть ребенок стал большим, Алексиос нес его в сумке, чтобы подняться на гору Олимп. Он проверил ремешки и рассмеялся от покачивающихся ног мальчика.

Наступит день, когда он будет серьезно смотреть на Хрисаора. Когда ребенок перестанет быть малышом, станет опаснее. Малыш всегда был богом, и однажды ему придется признать, что Хрисаор был вне его понимания.

Этот день был не сегодня. Хрисаор был малышом, у него было ограниченное понимание чудесного мира перед ним. И он хотел испытать все, пока не стал богом.

Алексиос упер кулаки в бока и смотрел на долгий путь вверх. Он мог выдержать подъем после труда на корабле. Но было не так и сложно. Почему смертные не пытались подняться на эту гору?

Солнце садилось, когда он добрался до вершины. Небо было красным, золотым и розовым. Оно бросало зловещие тени на вершину, которая, к его ужасу, была пустой.

Его не ждал храм. Не было домов богов, как говорили Горгоны. Он стоял на вершине, но казалось, что это был лишь один из пиков гряды.

Это был неправильно. Это была гора Олимп. Он знал это. Море все еще пахло солью, солнце оставалось на горизонте, хотя уже скрывалось, но это был тот же горизонт, который он видел весь день.

И подъем был не таким и сложным.

Что это была за магия? Боги играли с ним, заставили взбираться сюда, чтобы его ничто тут не ждало?

Алексиос не злился, а сел на ближайший камень и взял ребенка на руки. Он усадил мальчика на колено и попытался глубоко вдохнуть, но голова кружилась.

Он не знал, было ли дело в высоте горы, или боги были тут, а он просто не видел их.

Он подозревал, что дело было в последнем.

— Афина, — позвал он. — Я знаю, что ты тут. Я прошел путь от пещер внизу, чтобы встретиться с тобой. И ты поговоришь со мной. Мне плевать, сколько месяцев ты пряталась, пока помогала Персею. Нужно поговорить.

Никто не появился из воздуха, но он ждал. У него было время.

Алексиос не спал всю ночь, качал ребенка на руках, глядел на звездное небо. Он сидел на месте, когда солнце появилось из-за горизонта и снова озарило мир золотыми лучами.

И воздух перед ним немного изменился. Алексиос на миг увидел за смертным миром волшебное пространство, где жили боги. Он увидел цветы, храмы на облаках. Золотые столы сияли в свете утра, были полными амброзии и нектара. Он видел множество богов и богинь, они растерянно смотрели на него. И все пропало.

Женщина стояла там, куда он смотрел. Золотая броня покрывала ее тело, словно застывшее на ее коже золото. Шлем на ее голове сидел идеально, сверху были яркие перья. На плече сидела сова, и Афина сжимала золотое копье в руке.

— Афина, — сказал он, кивнув ей.

— Ты очень настойчивый.

— Мне говорили, — он подвинул ребенка на другое колено, нога подпрыгивала, и смех Хрисаора заглушил его недовольное рычание. — Тебя сложно выследить.

— Я очень занята, — Афина посмотрела на ребенка. — Зачем ты забрал бога?

— Потому что это ребенок моей любимой, но я тут не из-за этого, — хотя отчасти и из-за этого. Он хотел показать ей ошибку. Хоть она убила Медузу, она забыла, что такие поступки редко минуют чисто. — Ты помогла Персею стать героем, и я уверен, что он преуспел с твоей помощью. Но ты думала о людях, которым он при этом навредил?

Она сдвинула красивые брови, а потом ее лицо озарило осознание.

— Это ребенок Медузы?

— Это ребенок твоей самой верной жрицы. Ты позволила изнасиловать ее на полу твоего храма, а потом наказала ее сильнее, сделав ее монстром. Она была беременна двойней, когда ты привела героя к ее порогу, — он слишком крепко держал ребенка. Алексиос заставил себя ослабить хватку, быть нежнее с ребенком Медузы. — Ты дала герою все, что нужно было, чтобы убить женщину, безнадежно верную тебе. Я хочу знать, почему.

Лицо Афины осталось холодным. Она выслушала его, но сказала:

— Это ребенок Посейдона?

Она его вообще слушала?

— Да, — прорычал он. — Это ребенок Посейдона и Медузы. Женщины, которую я люблю.

Афина протянула руку.

— Отдай дитя, смертный. Ему место с его видом, не с тобой.

— Нет.

— Мы можем забрать ребенка у тебя, Алексиос. Я была рядом, когда ты путешествовал с Персеем. Я знаю, что ты не подходишь для жизни, которая нужна богу. Отдай это.

«Это».

Она даже не считала Хрисаора мальчиком? Она могла звать его лишь «это»?

Алексиос едва осознавал, что двигался. Он осторожно опустил мальчика на камень рядом с собой, убедился, что он ровно сидел. Он похлопал мальчика по голове.

А потом плавным движением вытащил из сумки золотой меч. Он сверкал на солнце, двигался так быстро, что Алексиос сам не видел толком, пока кончик клинка не замер у шеи Афины.

Он недовольно скривил губы.

— Коснешься его, Афина, и я не посмотрю, что ты богиня. Я отрублю руку и все, что его коснется.

Она склонила голову, окинула его взглядом.

— Признаю, в тебе больше храбрости, чем во многих.

— Я тут не насчет него. Хрисаор останется со мной, как хотела бы его мать, — гнев рос в его груди, меняя его. — Ты уже достаточно навредила его матери.

— Да? Как я навредила своей жрице, если дала ей силу защититься? — Афина сжала копье. — Я превратила ее в монстра, на какого посмели бы охотиться только герои. И когда герой пришел, она могла защититься. Но не справилась.