Во имя Чести (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна
Хотя даже после этого друг меня не бросил, и полетел со мной на Землю к генералу Зуеву. Сейчас мне кажется, что меня с тем решением будто кто-то подтолкнул под руку, а тогда всё виделось единственно правильным и очевидным. В конце концов, если право воспользоваться Ладонью Чести у меня отняли, это был последний шанс достойно закончить свою жизнь.
Покинув корабль в космопорту, я попрощался с Аратом навсегда. Он был крайне недоволен моим решением, но… это не в наших обычаях — мешать людям совершать поступки, даже если они кажутся нам глупыми. Путь Чести каждый ищет сам, и для каждого он — свой, потому что у каждого своя судьба и свой характер, в каждом разное количество Воли и Желания.
Во мне к тому моменту Воли не осталось вовсе.
К порогу дома генерала я прибыл… мягко говоря, налегке. Ритуальная одежда, на поясе — Ладонь Чести и Последний Шаг (именно так называлось то старинное оружие, которое Варвара называла «саблей»). Всего остального в моей жизни больше не было; я ведь летел умирать, а зачем покойнику материальные ценности? Деньги, дом, корабль — всё было роздано и забыто.
Зуев открыл мне дверь сам, и враждебности или настороженности в нём не было, хотя он меня и узнал. Просить этого человека об оказании мне чести было стыдно: я не стоил его снисхождения. Но я знал, что если откажется он, останется только воспользоваться Ладонью. Да, я обещал Варваре не прибегать к этому выходу, но…
К тому моменту Путь Чести уже почти перестал для меня существовать, и нежелание Старейшин иметь со мной дело было тому подтверждением. Служба Зеркала Чести была последним моим шансом вернуться на этот Путь. Шансом, который мне подарили ни за что и который у меня отобрали по прошествии нескольких лет как у не оправдавшего доверие. Я не мог винить Старейшин даже за их отказ сменить хранителя Заложнику Чести: для них и так было со мной слишком много мороки, и наставник оказался полностью прав. Какая разница, что послужило последним толчком, окончательно свернувшим меня с Пути?
А дальше… Дальше генерал шокировал меня не меньше, чем его дочь. Мой рассказ вызвал у него только растерянность и, почему-то, веселье. Причём я чувствовал, что смеётся он совсем не надо мной, и это очень удивляло. Более того, мать Варвары — очень молодо выглядящая женщина с красивыми светлыми волосами, — тоже совершенно не рассердилась, у неё я вызывал сочувствие. И это было совсем уж дико.
Дальше от меня почти ничего не зависело. Генерал вдруг взялся решать за меня все мои проблемы; даже пригрозил достать с того света, если я вдруг попытаюсь туда отбыть. Но Ладонь была прочно забыта из-за одной-единственной фразы землянина: «Нужна моя дочь? Встречу я вам обеспечу, а дальше сами разбирайтесь». Что при этом он оказал мне честь, назвав «хорошим парнем», и вообще относился как к близкому родственнику, на фоне данного обещания просто терялось.
Мысль, что я смогу снова увидеть Варвару, казалась продолжением снов, составлявших смысл моей жизни в последние дни. Но тем не менее, я уцепился за неё с отчаяньем утопающего.
А потом я имел удовольствие познакомиться с братьями девушки, и знакомство это подействовало на меня неожиданно. Я как будто очнулся от забытья, проснулся. То есть, о Варваре я думать не перестал, но прекратил двигаться вперёд как пушинка, послушная воле ветра. Причём меня не оставляло ощущение, что хозяин приютившего меня дома заметил эту перемену и искренне ей обрадовался.
В уже более вменяемом состоянии приглядевшись к семье генерала Зуева, я… в общем, все вопросы относительно поведения и привычек Вари отпали сами собой. В гражданской жизни её отец оказался человеком невероятно лёгким и жизнерадостным, но крайне насмешливым. А братья…
Старший, Владимир, капитан спецназа, был мужчиной простым как лом, довольно грубым, ещё более вспыльчивым, чем сестра, но при этом незлым и готовым прийти на помощь даже совершенно незнакомому человеку.
Средний, Семён, насколько я понял, служил в разведке. И, понаблюдав за ним, я пришёл к выводу, что служил он там очень успешно. Потому что заподозрить в этом болтуне-балагуре разведчика не смог бы никто: у него как будто вообще ни одно слово в голове не задерживалось, всё было на языке. При этом ничего по-настоящему важного он умудрялся не говорить, хотя поверить в это было сложно. Слишком уж прямолинеен и безалаберен он был на первый взгляд, до откровенной наглости.
Что касается младшего, Ивана, он был наиболее приятным на первый взгляд человеком: более спокойный, чем старший, гораздо более сдержанный, чем средний, и скорее ироничный, чем язвительный, в отличие от отца. Дружелюбный, обаятельный, скромный; он вписывался даже в Дорийские нормы и правила. Правда, ровно до того момента, когда я узнал о его отношении к женщинам. Не то чтобы он их обижал; просто на Доре такого понятия, как «бабник», не существовало в принципе, а он был именно им.
В общем, при таком окружении было не удивительно, что Варвара выросла такая, какая выросла. Избалованная, взбалмошная, несдержанная, не задумывающаяся о последствиях своих поступков, упрямая, наглая, привыкшая получать всё, чего захочет, не слишком-то разбираясь в средствах. И при этом — решительная, сильная, верная, искренняя, яркая, живая, ласковая и в некоторых вопросах удивительно наивная. Самая удивительная девушка во всей галактике.
Именно тогда я окончательно понял, что подсознательное «зацикливание» в какой-то момент переросло в самую настоящую вполне сознательную любовь. И смирился, что мне уже, по-хорошему, плевать и на родную планету, и на старейшин, и на Путь Чести. Я хотел, чтобы эта девочка с радужными волосами была рядом, и ради этого, пожалуй, был готов на всё. А Дора… для неё я действительно умер, как и собирался. И новые документы с новым именем и новой родиной оказались в этой второй жизни как нельзя кстати.
Варвара
Мы летели на очередную «контрольную точку» и, что называется, «ничто не предвещало». Всё было привычно и обыкновенно, согласно штатному расписанию и без пресловутых «предчувствий». Даже Дарла со всеми своими духами ни о чём не предупреждала.
Я скучала в своём кресле, — для меня в гипере никакой работы не было, всё зависело от пилотов, — Макс с Ингом лежали на местах в «рабочем положении», Саймон и Дарла тоже занимались чем-то своим. У Этьена настал тот самый «щекотливый момент», в который ему жизненно необходимо было расслабиться, и в рубке грохотала эта его чудовищная музыка.
В подробности и причины подобного состояния капитана я не вникала, и не имела ни малейшего понятия, что будет, если он вдруг свою медитацию пропустит. Мне вполне хватало знания, что подобные сеансы длятся всего несколько минут и случаются довольно редко. В таком количестве его любимую какофонию я вполне могла выносить.
Оборвалась музыка Этьена, и в рубке в этот момент выскочившего из гипера корабля воцарилась обыкновенная в таких случаях острая, пронзительная тишина, как будто из помещения в одно мгновение откачали весь воздух. В этой пустоте вдруг пробудившийся тревожный сигнал оповещения прозвучал как тот самый гром среди ясного неба.
— Засечён сигнал «SOS». Вторая планета от звезды, отсюда не могу разобрать точнее. Собираю информацию по планете. Варя, пеленг за тобой, — почти в то же мгновение прозвучал тихий голос Макса.
И ситуация в рубке вдруг резко переменилась. Механики прильнули к своим терминалам, спеша опросить зонды, Этьен пружиной распрямился в кресле. И я, едва не подпрыгивая от предвкушения, впилась в свои радары и карты.
Понятно, что «SOS» — не повод для радости, он означает, что у кого-то случилась беда. Но с бедой мы пока ещё не столкнулись, а вот первое настоящее событие и даже приключение за всё время службы (угу, целый год по Земле; такая служба, такая служба!) я ждала с нетерпением. И воображение рисовало всяческие заманчивые и героические картины. Что, впрочем, от работы совершенно не отвлекало.
— Есть пеленг, даю курс, — сообщила я, загружая результаты своей работы в программу.
