Дарья Кузнецова - Модус вивенди (СИ)
— Ветров, ты редкостный болван, — вздохнула я и не удержалась от насмешливой улыбки при виде растерянности на его лице. — Если ты всегда так обходителен с женщинами, я не удивлена, что ты до сих пор не женат. Погоди! — я поспешила перебить готового высказаться Одержимого: судя по ставшему совершенно зверским выражению лица, я опять умудрилась зацепить какую-то больную точку. Мягко, успокаивая, погладила его ладонью по щеке; от этого прикосновения мужчина едва заметно вздрогнул. Наверное, от неожиданности. Я же чувствовала себя сапёром или ветеринаром, пытающимся без наркоза достать увуларской химере занозу из лапы. А если ещё точнее — просто выполняющей свою собственную работу. — Ты так говоришь, будто собираешься прямо сегодня тащить меня к алтарю. Сам подумай, что я вообще могу тебе ответить в настолько неожиданной ситуации? Я с тобой всё время как на минном поле. То ты меня откровенно презираешь, а теперь оказывается, что всё это — проявления симпатии. Я сейчас совершенно не понимаю, как реагировать на эту новость; и мне даже кажется, что ты сам не очень понимаешь, чего именно хочешь. Всё, что я могу сказать тебе прямо сейчас: я не считаю тебя сволочью или кем-то ещё более ужасным. Более того, при других обстоятельствах я бы постеснялась говорить это, но, мне кажется, сейчас уже немного поздно думать о приличиях. Ты мне очень симпатичен, — я всё-таки не выдержала спокойный тон до конца, и опустила взгляд, чувствуя, что смущаюсь. Первый раз в жизни я признавалась мужчине в том, что он мне небезразличен, и почти мечтала провалиться сквозь землю. К тому же, очень некстати вспомнилось, что мужчина продолжает сжимать меня в объятьях, а на мне совсем нет одежды. — Когда не начинаешь откровенно грубить и язвить, — добавила, пытаясь за иронией скрыть собственное смятение.
— Ты сейчас это серьёзно сказала? — через несколько бесконечно долгих секунд, за которые я так и не решилась поднять на Одержимого взгляд, переспросил он.
— Ты полагаешь, я могу шутить такими вещами, или обвиняешь меня во лжи? Или, может, считаешь, что я способна целовать человека, который мне противен, пусть даже — из благодарности? — получилось, наверное, излишне резко, но вспышка возмущения помогла побороть стыд и заглянуть собеседнику в глаза. Тот молчал, очень внимательно разглядывая моё лицо, как будто пытался прочитать мысли, а потом вместо ответа поцеловал. Так же глубоко, жадно, чувственно, как делал это прежде, но уже — спокойно и уверенно. Не воруя и не отнимая, а беря то, что принадлежит по праву. А я… после всего услышанного и сказанного, было бы довольно глупо и даже бесчестно возражать. И, честно говоря, совсем не хотелось.
Я всегда придерживалась мнения, что отношения между мужчиной и женщиной должны начинаться с гораздо более сильных взаимных чувств, чем интерес или симпатия. Что желания тела в этих отношениях хоть и важны, но всё-таки второстепенны, что основа — это эмоции, что лицемерно и неприлично позволять себе лишнее, не будучи уверенной в чувствах. И наличие брачных уз на мой взгляд было совсем не важно, а их отсутствие не казалось столь уж весомым аргументом против близости. В конце концов, гораздо лучше любить вне брака, чем не любить — в браке.
Так вот, сейчас я отдавала себе отчёт, что обнимающего меня мужчину я не люблю. Да, он был мне приятен, симпатичен; но я никогда не умела влюбляться с первого взгляда, мне надо было узнать человека ближе, понять его, разобраться в нём.
Ветрова я почти не знала и понимала с трудом: мне никогда прежде не доводилось пересекаться с подобными людьми, и я не представляла, с чем его можно сравнить и на что стоит ориентироваться. Но при всём при этом я не могла заставить себя отказаться от его поцелуев. Они пьянили, дурманили, напрочь лишали воли, и остановиться было чем дальше, тем сложнее. Как бы я ни пыталась сосредоточиться на чём-то другом, тело остро реагировало на близость мужчины, с готовностью отзывалось на каждое его прикосновение.
И я вдруг удивительно ясно и отчётливо поняла, что не хочу его останавливать и сама останавливаться не хочу. Смутно ощущала, что так нельзя, что поступаю неправильно и неприлично, но впервые в жизни это совсем не играло роли. Желание целовать, прикасаться и ощущать его близость сейчас было гораздо важнее.
Я нащупала застёжку комбинезона мужчины, и другого подтверждения моего согласия Ветрову не потребовалось. И вскоре я уже гладила его обнажённые плечи, поражаясь собственной невесть откуда взявшейся решимости и смелости. До этого, несмотря на то, что спали мы в одной постели, и почти каждое утро я просыпалась в объятьях Одержимого, сознательно обнять его в ответ я себе не позволяла. И сейчас ощущала огромное облегчение, что могла наконец воплотить в реальность то, о чём даже думать боялась.
Его кожа казалась мне сейчас почти горячей, а его тело… Я догадывалась, что так и должно быть, и подозревала что-то подобное; но всё равно ощущение, что прикасаюсь к металлу, лишь слегка прикрытому живой плотью, оказалось неожиданным.
Мужчина на несколько мгновений отстранился, окончательно избавляясь от одежды, а я зябко поёжилась, чувствуя, что без тепла его рук начинаю стремительно замерзать. Правда, долго мучиться не пришлось, и меня опять бросило в жар, когда я оказалась распростёрта на кровати и прижата к ней. Игорь вновь меня поцеловал, и я задохнулась от ощущения его близости — тело к телу, кожа к коже.
Сейчас, через прикосновения, мы как будто знакомились заново. Не просто узнавали друг друга лучше, до каждого изгиба тела, а находили доселе неизвестное. Не только друг в друге; в себе самих. Оказывается, Ветров умел быть очень нежным и ласковым, греть искренним восхищением во взгляде, напрочь лишённом насмешки. А я, оказывается, умела быть жадной до поцелуев, смелой в прикосновениях и очень эгоистичной, потому что от мысли, что этот мужчина — только мой, меня окутывало ощущение восторженного предвкушения.
Наверное, в жизни Одержимого было много женщин. Наверное, всё дело было в этом опыте, в знаниях, в чём-то ещё столь же простом и объяснимом. Но я даже не предполагала, что так бывает; что прикосновения и поцелуи могут доставить столько удовольствия, что плотское желание может быть таким сильным, что вообще может быть настолько хорошо.
Мыслей не было вовсе. Ни будущее, ни допустимость собственного поведения, ни приличия, ни стыд меня не волновали. Хотелось просто быть, быть рядом с этим мужчиной, как можно ближе, отзываться на его ласки. И когда он тихо прошептал «Хочу тебя, не могу больше ждать… прости!», я не просто было готова, я желала этого не меньше него. Подалась навстречу, выгибаясь, обхватывая ногами за талию, стремясь прочувствовать его близость каждой клеточкой собственного тела, — и не удержалась от тихого удовлетворённого стона, получив то, что хотела.
