Татьяна Корсакова - Хрустальное сердце
— На улице подобрал. — Макс пьяно улыбнулся, подмигнул Лизе.
— Так она у тебя что, из этих?..
— Ничего не из этих. Лизавета у меня барышня добропорядочная, с принципами. — Он больше не улыбался, смотрел на нее в упор, странно так смотрел.
— Добропорядочная девочка с улицы? Да еще и с принципами — это какой-то анахронизм, — улыбнулся долговязый, поглаживая Лизу по плечу. — Повезло тебе, Макс.
— Так уж и повезло? — Легостаев посмотрел на маневры своего приятеля с неодобрением, сказал холодно: — Лизавета, ты нас сегодня кормить думаешь? Или мне самому к плите становиться?
Она кивнула, вывернулась из цепких лап долговязого, шмыгнула в кухню.
— А она у тебя хозяйка, — сказал Серый, заглатывая котлету «по-киевски» и запивая ее водочкой. — Может, одолжишь мне ее на пару деньков? — Он ощупал взглядом ладную фигурку Лизаветы.
Девушка вздрогнула, едва заметно поморщилась.
Макс тоже поморщился: ему эти разговоры с подтекстом уже порядком надоели. Хуже того, они его бесили.
— Иди спать, Лизавета, — сказал он, не отрываясь от тарелки.
— А как же десерт? — всполошился Серый.
— Десерт я тебе сам подам! — рявкнул Макс.
Но Серый сегодняшней ночью слишком много принял на грудь и на угрозы не реагировал, продолжал таращиться на Лизу.
— Ли-за-ве-та! — по слогам повторил Макс. — Бросай эту чертову посуду, утром все домоешь. Иди спать, у нас тут мужские разговоры, не для дамских ушей.
Она посмотрела на него со странной смесью благодарности и обиды, выключила воду, выскользнула из кухни.
— Кстати, о мужских разговорах, — неожиданно трезвым голосом сказал Василий. — У меня к тебе как раз такой разговор.
— Что, прямо сейчас? — удивился Макс.
— Ага, а что тянуть? Выйдем на площадку, покурим? — Он покосился на увлеченного котлетой Серого.
— Ой, идите уж, — отмахнулся тот. — Тоже мне — тайны мадридского двора!
Серьезный мужской разговор сводился к одному: Василию Кривицкому, успешному топ-менеджеру успешной фирмы, понадобился пиар.
— Ну тисни про меня статейку в своем журнале. Что тебе стоит, Легостаев? А внакладе не останешься, ты ж меня знаешь. Сделаю все чин по чину, на лапу дам, кому скажешь. Ну и про тебя, разумеется, не забуду.
Ох, как ему не нравились такие вот разговоры! «Тиснуть» нужную статейку он, конечно, мог бы, но никогда не стал бы этого делать. Вот такие у него глупые принципы. Самые близкие друзья об этом знают и с подобными просьбами не пристают, но Василий не самый его близкий друг, он просто приятель, собутыльник. Как бы ему потактичнее объяснить?
…Василий оказался нормальным мужиком: если и обиделся из-за отказа, то виду не подал.
— Ну, не можешь, так не можешь. Будем искать другие каналы…
Лизе не спалось. Да и какой сон после такого? Она легла не раздеваясь, забросила руки за голову, уставилась в потолок.
Их с Легостаевым сосуществование становилось с каждым днем все сложнее. От давешней легкости в отношениях не осталось и следа. Да и отношений больше никаких не было. Она сама положила им конец. Один раз — случайность, два — несчастный случай, а три — закономерность. Ей не нужна такая закономерность! И Легостаеву она тоже не нужна. Просто она, Лиза, поняла это чуть раньше. Она женщина, она должна быть мудрее. А у него стресс — расстался со своей телезвездой, вот и мается, пристает к прислуге.
Прислуга — слово-то какое мерзкое! И Легостаев вел себя сегодня мерзко. Неважно, что он пьян. От этого даже хуже. И друзья у него такие… Такие неприятные…
Она уже почти уснула, когда с тихим скрипом приоткрылась дверь.
Это был не Макс. Это был тот другой, долговязый.
…У него были влажные губы, от него гадко пахло перегаром и котлетой «по-киевски». Лиза вырывалась, сталкивала с себя тяжелое, пьяно-неподъемное тело и старалась не дышать. Она не испугалась. Она справится с этим уродом. Он слишком много выпил, чтобы представлять для нее угрозу. Но Макс как допустил такое? Или Макс в курсе? По спине пробежал холодок, на глаза навернулись слезы.
Лиза дернулась, высвобождая правую руку, попыталась нашарить в темноте хоть что-нибудь, чем можно было бы заехать долговязому по уху. Она еще не успела ничего сделать, но дышать вдруг стало легче. Долговязый скатился с нее не то со стоном, не то со всхлипом…
Он понял, что что-то не так, как только переступил порог квартиры. Дверь в кабинет была приоткрыта…
Если бы не Василий, он, наверное, убил бы Серого. А если бы и не убил, то уж точно бы покалечил. Макс бил не разбирая, чувствуя лишь отголоски боли в костяшках пальцев и жгучую ярость. В этот момент он был стопроцентным бойцовым дворовым котом. Василию пришлось попотеть, чтобы оторвать его от поверженного противника. Серый корчился на полу и тихо скулил. Лиза забилась в угол и не вмешивалась. Правильно делала, что не вмешивалась. Когда мужики дерутся, баба должна оставаться в стороне.
Через пять минут они остались вдвоем: Василий ушел, прихватив с собой Серого. Лиза так и не вышла из своего угла. Прижимала к груди кулачки и смотрела на Макса диким, испуганным взглядом.
— С тобой все в порядке? — В висках стучало, перед глазами плавали клочья кровавого тумана. — Ложись спать, Лизавета. — Пошатываясь, он вышел из комнаты.
…Наступивший день принес с собой чувство вины и жесточайшее похмелье. Ситуацию не спас даже контрастный душ: похмелье никуда не делось, а вина стала еще острее. Лизавета все утро старалась не попадаться ему на глаза, пряталась в кабинете.
Ему бы извиниться, но он не знал — как. А может, обойтись без извинений? Ведь ничего плохого не случилось. Он отстоял ее девичью честь, она ему спасибо сказать должна, а не дуться…
Такой долгожданный субботний день прошел совершенно бездарно — в душевных терзаниях. Если бы не помятая рожа, можно было бы съездить к родителям. Но родители сразу все поймут, и придется оправдываться, придумывать объяснения своему непотребному поведению. Нет, к родителям никак нельзя.
Что же делать? Спать больше не хочется. О том, чтобы поесть, страшно даже думать. Душ он уже принял, аж два раза, а по телику ничего интересного не показывают. Нужно поработать, заняться грубым физическим трудом, чтобы погонять кровь по жилам, побыстрее избавиться от гадостного похмельного синдрома.
Макс осмотрелся в поисках того, к чему можно было бы приложить свою молодецкую силушку. Выходило, что в его нашпигованной всевозможной бытовой техникой квартире приложить эту самую силушку некуда. Посуду вымыла Лиза, а полку в кабинете он прибил еще неделю назад. Взгляд его остановился на ковре. Вот она, точка приложения.
