Любишь меня? Люби мою собаку! (СИ) - Таня Белозерцева
Ответ на вопрос «где» получили тут же, от хижины куда-то вела одиночная цепочка следов. Шестеро парней остались с Питом, а шестеро других пошли по следам. Следы привели их в дом Реддлов. Котел, пентаграмма, свечи, чернющие ингредиенты для мерзкой черной магии… Ах вот как, поня-я-ятно, чем тут этот субчик занимается. Арестовать с-с-суку! Тихий шорох в углу вздрючил и без того уже вздрюченных парней, и в угол полетели перепуганные Секо и Диффиндо… Потом глянули — что же там зашевелилось? — и воздвигли хвалу Мерлину, там оказалась здоровенная змеюга, к счастью дохлая, разрубленная и раскрошенная их торопливыми заклинаниями.
Осмотрев же дом более внимательней и осторожней, бравые парни больше ничего интересного не обнаружили, собрались было уходить, но тут одному из них пришло в голову осмотреть подвал. И вот там-то нашлись кошмарные находки, останки двух тел, крупные человеческие кости. По обрывкам одежды в них опознали исчезнувших в начале лета Берту Джоркинс и старика Фрэнка Брайса. Шестеро дюжих мужчин молча встали над скорбными останками и обнажили головы в дань памяти усопшим. И тихо закипали от ненависти к мерзавцу, которого они нашли — это чем же тут Петтигрю занимался, гад?! Выстояв минуту молчания, вытащили из карманов контейнеры, увеличили их, бережно и с почтением собрали кости, потом в отдельный ящик сгребли змеиный антрекот и вернулись в развалины к коллегам и арестованному. Самые импульсивные поплевали в толстую рожу и попинали от души в толсто-тощие бока, эмоции, что поделаешь… Забрали однорукого бандита и активировали портключ в мракоборческий центр, совершенно не заметив раскуроченное кольцо, разбитое напрочь дикой магией Пита в момент стихийного выброса. Из расколотого черного камня печально сочилась черная жидкость — тихо скончался крестраж номер какой-то. Вслед за змеей, ага.
Бестелесный дух в панике заметался, не зная, куда приткнуться. Начал лихорадочно думать — в пещеру к медальону? Ну нет, там темно, одиноко и куча инферналов в озере, ещё поглотят, нет-нет-нет, этот вариант отпадает. В дневник? Да вот закавыка, не чувствуется он, вообще, как будто… да нет, просто там самая молодая часть души его живет, потому и не ощущается, к тому же он Малфою на хранение отдан, а перед ним пока лучше не светиться. Итак, остается диадема? Но с ней-то что делать? С чашей Пуффендуя та же проблема, она тоже хорошо спрятана. Неприкаянный дух Волан-де-Морта тоскливо заметался туда-сюда — да что ж ему так не везет-то? Точно кто проклял его! А чтобы боженька раньше времени не прибрал его душеньку, пришлось вселиться в мышку, ненадолго.
* * *
Поговорив с Оксаной насчет Гермионы, Гарри узнал, что дело это небыстрое и раньше лета вряд ли что-то можно решить. Ну что ж, летом так летом, и Гарри смирился, провел остаток каникул с пользой — отъедался, отсыпался, играл с Дадли в видеоигры и всей семьей в монополию и скрэббл. Выгуливал леонбергера по кличке Симба, пытался угадать, какое имя нравится кокатрису птеропсерису, пока что безуспешно, птичка куксилась и прятала голову под крыло, отказываясь отзываться на Фламенко, Флейминг, Огонек, Красноперышко и прочие красивые имена.
— Да что ж ты несговорчивый такой, а? — возмущенно заорал Гарри, уставший после стопятьсотого перечисления бесконечных кличек. — Зараза!
Птиц заинтересованно выглянул одним глазом из-под крыла, и Гарри неуверенно замер, осторожно повторил:
— Зараза?
Птерикс окончательно высунулся и выпрямился на жердочке, довольно свистнул, встопорщил хохолок и весело окинул Гарри озорным взглядом, мол, угадал, мальчик! Гарри ошеломленно позвал Сириуса и сообщил ему, что, кажется, он нашел имя для птички. Узнав, какое, Сириус только лицо ладонью прикрыл во всемирном жесте «рука-лицо», ну конечно, он же выпустил его на волю тогда с «ласковым словом», вот птичке оно и понравилось, ибо слово «Зараза» теперь ассоциируется у неё со словом «Свобода»! Как всё просто, оказывается.
В общем, милые каникулы вышли у Гарри. Невиллу тоже хлопот хватало, на пару с Перришем они в четыре глаза следили за мамой и папой, и если папа пока был овощем, то есть лежал и ничего не делал, то мама была довольно шустренькой и приходилось то и дело отбирать у неё то ножницы, то занавески, которые она собиралась этими ножницами искромсать, вздумалось ей платьице сшить… Никому не было скучно, все были при деле и очень заняты.
Часть двадцать вторая. Второе испытание
Золотое яйцо выло.
Это был очень противный вой, заунывный и ноющий. А ещё он был заразительный, чем больше вслушиваешься в него, тем больше хотелось взвыть самому. Барти раз за разом открывал яйцо и слушал вой, стараясь расслышать в нем подсказку. И постепенно проникался его созвучием со своим настроем. А потом, уловив ритм, начал подвывать…
И однажды слизеринцы проснулись от странного хора. Растирая заспанные лица, они поднялись в гостиную и увидели воистину дивную картинку: Барти и яйцо слаженно «пели», их голоса нежно тянули в унисон, начиная с тоненького «ууу-у-у-у», продолжая длинным и тягучим «Ооо-о-о-о» и заканчивая басовитым и затихающим «оо-о-о-оу-у-у-уууу…», и я описала всего лишь один из вариантов пения, на самом деле их было куда больше.
Но вой это всего лишь вой, бесконечно его слушать никто не захочет, и Барти закидали подушками и комочками смятого пергамента. Пришлось закрыть яйцо и отправляться на поиски другого помещения, более подходящего на роль камерного зала. Проходя по берегу озера, Барти увидел, как в прорубь зачем-то ныряет Витя Крам. Фыркая как морж, он выныривал и, совершенно посиневший, выскакивал на берег, хватал пригоршни сухого снега и начинал яростно втирать его в грудь и подмышки. «Это зачем?» — вяло удивился Барти. — «Традиции, что ли, русско-болгарские такие?» Спросил у девушек, вечно пасущихся поблизости от чемпиона:
— Что это он делает?
Ему ответил нестройный хор девичьих голосов:
— Ах, он тренируется.
— В феврале будет второе испытание, и надо будет что-то отобрать у русалок.
— Ага, яйцо под водой, оказывается, поет.
Барти посмотрел на легкий парок над стылой водой в проруби и почувствовал, как его тощее тело заранее покрывается мурашками — лезть в ледяную воду в морозном феврале? Турнир Трех Волшебников, говорите? А может, прямо скажете — Турнир Трех Самоубийц?! Подводную лодку бы достать… Тут Барти, охваченный внезапной идеей, негромко свистнул:
— Эй, Вить!..
— Чего тебе? — отозвался тот.
— Слушай, у вас же были лодки такие, чтоб шестерых взять? — выдал свою мысль, подслушанную у Долохова когда-то, Барти.
— Ну были, в семидесятых, «Тритон-2» назывались, — несколько недоумевающе ответил Крам.
— А если удастся такую
