След бури - Елена Сергеевна Счастная
Он и держался. И только сегодня снова замелькал перед глазами, будто что-то не давало ему покоя.
Так они и ходили друг за другом: Млада у княжеского шатра, вельдчонок — поодаль, как провинившийся щенок — пока косые взгляды гридней не стали слишком уж частыми и угрожающими.
— Ты чегой тут шастаешь? — негромко, но ровно так, чтобы его услышали, буркнул один из стражей, когда Млада в очередной раз прошла мимо якобы по неотложным делам.
— С каких пор нельзя стало возле княжеского шатра ходить? — прошипела та в ответ.
— Глаза уже все измозолила, — устало отвернулся гридень. — И чего тебе на месте не сидится? Княже тебя звать не приказывал, вот и не телепайся тут без дела. Он сегодня дюже злой.
Млада лишь раздражённо передёрнула плечами, глянув на Рогла. Лучше и правда пойти отсюда подобру-поздорову. А то ещё, глядишь, решат, что они с вельдчонком удумали недоброе. На счастье, только что в лагерь вернулись с рыбалки кмети — и теперь громко гомонили у западной окраины лагеря. Махнув Роглу рукой, Млада пошла к ним: может, порасскажут чего интересного. Оказалось, парни притащили всего-то с десяток тощих плотвичек: да и те, видно, попались на позаимствованные у деревенских удочки с большой зимней голодухи. Зато хвалились ими кмети, как самыми настоящими налимами, и тут же на ближайшем костре решили сварить ухи.
Медведь, хитро улыбаясь Младе, помешивал бурлящую в котелке похлёбку и, когда та сварилась, ей первой принёс дымящуюся ароматным варевом плошку. В мутной жиже то и дело попадалась чешуя, но сама уха на удивление оказалась вкусной. Парни ещё долго хохотали у костра, вспоминая румяных деревенских девчонок, рыбалку и подтрунивая над Медведем, который едва не по колено провалился в полынью, когда случайно ступил мимо берега и своим весом проломил даже надёжный в середине зимы лёд. Теперь его сапоги сушились у огня. Кметь на шутки только отмалчивался, позволяя остальным посмеиваться над собой. Они же не со зла.
— Зря ты с нами не пошла, — подтолкнул Младу в бок рыжий Власко. — Может, улыбалась бы сейчас, а не сидела мрачнее тучи. Что, неужто наша уха по вкусу не пришлась?
— Дюже хороша уха, — отозвался незнакомый чернявый, будто вымазанный дёгтем, парень, сплёвывая чешую на снег. — Ажно руки повару оторвать охота.
— А тебя не спрашивали, — набычился Власко. — Не хошь — не жри.
— Хороша уха, — Млада улыбнулась и коротко тронула кметя за руку. А то ещё, чего доброго, подерутся.
Власко кивнул в её сторону и победно глянул на чернявого:
— Бабе-то, ей всегда видней, вкусно аль нет! Бороду свою жуй в другой раз.
Парни хохотнули.
Млада засиделась с ними допоздна, оперевшись спиной о плечо Медведя, который лишний раз старался не шевелиться и иногда склонялся к её затылку, будто хотел что-то сказать, но в последний миг решительность оставляла его. Было тепло и спокойно. Первый раз за весь день. А уехавшие с утра вереги так и не вернулись.
Однако гости всё же пожаловали, причём те, кого и ждать-то не ждали без сопровождения. Когда в лагере уже поднялась обычная перед ночным затишьем суета, примчался дозорный, всем желающим на ходу сообщая, что ни с того, ни с сего приехал большой отряд древнеров под предводительством старшего сына всем известного Наяса — Маха. Млада слышала об особо почитаемом предводителе одного древнерских родов, и ей даже стало любопытно глянуть на его отпрыска — уж, верно, тот похож на отца. И потому она отправилась туда, где теперь царило самое большое оживление вокруг подкрепления, прибывшего так внезапно, да ещё и на ночь глядя.
А дозорный, пустив по лагерю сплетню, побежал дальше — прямиком к Бажану.
Древнеров приехало много: на первый взгляд, человек пятьсот. Большинство из них пешие, но некоторые и верхом на крепконогих мохнатых лошадях. Отроки, повинуясь приказам подоспевших сотников, спешно принимали поводья из рук новых воинов и отводили коней к остальным. Кмети приветствовали знакомых, а кто и родичей, которых не видели уже много лун. Млада в толпу не сунулась, встала в стороне, приглядываясь к сынам грозного и своенравного племени. Разговоров-то о них всегда было достаточно, особенно после того, как погибло сопровождение обоза с данью да один из древнерских старост попытался отравить Хальвдана.
С виду они от остальных ничем не отличались: воины как воины, отобранные со всем положенным перед ответственным боем тщанием. Не поскупились их вожди на крепких мужей: не стали отсылать в войско абы кого, чтобы только отвязаться.
О том говорило уже то, что здесь был наследник одного из них. Мах, рослый детина лет чуть больше тридцати, с пепельными, будто тронутыми ранней сединой волосами, разговаривал с пришедшим Бажаном, время от времени указывая рукой на своих людей и что-то поясняя. Судя по лицу воеводы, тот не был доволен его словами и подозрительно оглядывал древнеров, которые наконец переставали толпиться и всё больше смешивались с воинами в лагере.
— Не видели они восточного ополчения, — прогремел над ухом голос Медведя. Млада от неожиданности едва не подпрыгнула на месте. Вот уж научился подкрадываться, не гляди, что его лёд не выдерживает.
— А должны были?
— Должны. Они встретиться где-то по дороге с Добраном сговорились. А потом, как срок пришёл, прождали их без толку да и двинулись дальше одни — боялись за войском не поспеть.
— Уши у тебя… — Млада искоса посмотрела на Медведя.
— Что уши? — ухмыльнулся он.
— Большие. Всё-то ты слышишь.
Кметь тихо рассмеялся.
— Дык из этого тайны никто не делает. И ты бы услыхала, если б захотела.
Млада покачала головой, отворачиваясь. В очередной раз она пригляделась к Маху, что всё так же стоял неподалёку вместе с воеводой и по всему уже начинал злиться от его недоверия. Только лишь что-то в его лице показалось смутно знакомым, как пронёсся по лагерю громкий мальчишеский возглас: 'Отец!' Брамир, совершенно непочтительно отталкивая попадающихся на пути кметей, подбежал к нему и мёртвой хваткой вцепился в рукав кожуха. Вот оно что. Теперь-то уж и
