Измена. Избранная для дракона (СИ) - Солт Елена

Нет, это стыдоба – не замечать, что всё настолько плохо. Я должна была догадаться, должна!

– В общем, это я всё к чему, – Исида заключает мои холодные пальцы в свои горячие ладони, – даже не думай в чём-то себя винить. Уж мы-то с Бертраном знаем, как всё было. Знаем, как отец мучился, хотя и старался этого не показывать.

Поднимаю глаза наверх, пытаюсь не дать пролиться слезам, которые копятся с дикой скоростью.

– Эйвилин? – встревоженно зовёт Исида.

– Тогда тем более! – шепчу ей в ответ, перестав тщетно бороться с горячими ручейками, бегущими по щекам. – Зачем?

– Что зачем?

– Этот проклятый поединок! – стону в голос, пряча лицо в ладонях. – Не поединок, а жестокое убийство! Я догадывалась, что Даорр монстр во плоти, но теперь…

Вытираю слёзы. Прикладываю тыльную сторону ладони ко рту, чтобы заглушить рвущийся стон отчаяния. Случившееся играет новыми красками. Отвратительно-чёрными. Как можно?

Проклятый Тиррэн не дал умирающему даже такой малости – спокойно и тихо уйти. Голова раскалывается от боли, в груди становится горячо.

– Эйвилин? – словно сквозь вату доносится до меня тихий голос Исиды. – Ты не поняла, милая. Отец сознательно пошёл на это. Самая желанная смерть для воина – в бою. Отец мечтал уйти именно так. У Даорра просто не было выбора.

– Тиррэн мог отказаться от поединка, – мотаю головой.

– Ведь это не Даорр бросил вызов, Эйвилин. Он лишь хотел забрать сына, и даже не был против, чтобы вы виделись, так часто, как ты пожелаешь. Но отец загнал его в ловушку. Он сделал вас с Сэймуром ставкой в поединке по Древнему закону. Закон непреложен и неоспорим. Если бы Даорр отказался от боя, он бы навсегда потерял наследника. Отец прекрасно знал, что тот не откажется. Не сможет. Ни один дракон в его ситуации не отказался бы. Но постой… Разве ты не знаешь всего этого? Ведь это было в прощальном письме отца.

– Я его не получала, – качаю головой.

– Ох, милая, как же так? Если б я знала, то я бы захватила с собой, чтобы ты своими глазами увидела и не травила себе душу. Надеюсь, ты поверишь мне на слово: в смерти отца твоей вины нет. Что до Даорра, – Исида вздыхает, – возможно, я бы винила его, если б не знала, как мучился отец последние месяцы. Он не страшился смерти, Эйвилин, он ею грезил. Как избавлением.

Оглядываюсь на ярко-жёлтые окна, за которыми мелькают силуэты, слышится музыка и смех. Я не знаю, как относиться к тому, что узнала.

Вспоминаю, как Тиррэн кричал и размахивал руками во время последнего разговора с Освальдом перед поединком. В свете того, что рассказала Исида, кажется, это была реакция на ультиматум Освальда. По всему получается, что Тиррэн не был от него в восторге.

Извиняет ли его это? Оправдывает ли? Едва ли…

Сдавливаю виски. Да и потом. Это в любом случае не отменяет его поведения после появления истинной. Его унизительного тона, конверта и зелья.

Музыка становится громче: на террасу вываливается хохочущая парочка, за ними ещё и лакей, который с тихим дзиньканьем принимается составлять на поднос пустые бокалы. Отчётливо понимаю, что не хочу возвращаться в зал. Воспоминания об Освальде растревожили душу.

– Эйвилин? – Исида трогает меня за плечо.

Смотрю на ступеньки, ведущие прочь с террасы:

– Я… мне надо побыть одной, прости, ещё увидимся! – нервно улыбаюсь и сбегаю вниз.

– Эйвилин! Постой! – несётся вслед, но я лишь ускоряю шаг.

Подол шуршит, цепляясь за мелкий гравий, которым усыпана дорожка, ведущая вокруг замка. Стрекотание цикад становится громче. Вдалеке шумит лес, квакают лягушки. Хлопаю себя по плечам, избавляясь от комаров.

Воспоминания о последних днях генерала Шанси заставляют особенно остро осознать, как быстротечна жизнь.

Я обойду вокруг замка, зайду со второго входа и поднимусь к Сэймуру. Перед глазами встаёт его растерянное заплаканное лицо.

Не хочу быть со всеми этими чужими людьми. Всё это не важно. Они не важны. Сыночек – вот самое дорогое, что у меня есть. Самое ценное. Я должна обнять его, успокоить и рассказать, наконец, всю правду, потому что иначе сегодня не усну. Так и сделаю.

Выворачиваю из-за угла. Остаётся пройти через сад, и я в замке. Здесь намного тише, звуки праздника не долетают, наверное, именно поэтому я сразу слышу звонкий голосок с крыши самой высокой в замке башни.

Внутри леденеет. Ещё до того, как вижу, я чувствую: что-то не так.

Вскидываю голову. Прищуриваюсь. Успеваю заметить знакомый силуэт, но в следующий миг луна прячется за тучами, и уже ничего не разобрать. Становится тихо, но от этой тишины у меня мурашки по спине.

Быть не может, чтобы это был Сэймур! Он должен уже быть в кровати! Что ему делать на крыше самой высокой в замке башни? Это невозможно! Мне показалось! Или нет?

Поднимаю юбки, ускоряю шаг. Останавливаюсь у стены. Всматриваюсь в темнеющую верхушку башни.

– Сэймур? Сээймур! – набираю воздух в лёгкие и кричу изо всех сил.

В ответ – тишина. Даже цикады смолкли. Ветер стих.

Вокруг никого, все на празднике. Со стороны леса мерещатся какие-то странные звуки и будто бы мерцают огоньки. Жутко. Но сейчас не до них.

Что делать? Что делать? Что делать?

Накатывает паника.

Так, ладно, нужно попасть внутрь, и наверх. Нельзя терять времени! Ни секунды!

Добегаю до двери. Дёргаю её на себя, но та не поддаётся. Заперто? Да как так-то? Не может быть!

Я слишком занята дверью, и не успеваю вовремя услышать шаги за спиной. Замираю, когда уже кожей чувствую чужое присутствие за спиной. Дышу ртом, поверхностно и часто. Медленно, очень медленно оборачиваюсь.

20. Падая вверх

Эйвилин.

Всё, что успеваю заметить – быстро приближающееся к лицу светлое пятно. От неожиданности шарахаюсь было назад и взмахиваю руками. Дыхание перехватывает. В затылок впиваются чьи-то цепкие пальцы, рот и нос зажимает влажным платком. Глаза нестерпимо щиплет. Дёргаю головой, но высвободиться не получается.

Горло и лёгкие обжигает приторно-сладким тошнотворным запахом.

Это он мерещился мне ночами все последние дни. Одновременно с догадкой голову пронзает острая боль.

– Датура, – произносит насмешливо над головой тонкий скрипучий голос, – ведьмин дурман. Тшш! Умница. Хотя какая же вы умница? Думала, раньше догадаетесь, ан нет! Оно и к лучшему. Ваше сознание размягчается, тело становится податливым, а воля послушной. Вот так, чувствуете?

Мысли становятся неповоротливыми и медленными, они убегают, одна за другой, я не могу их больше поймать.

Где-то на задворках сознания мелькает воспоминание: коридор в особняке, Суара с букетом молочных цветов. Зря я сбегала с занятий по травничеству на свидания с Тиррэном, вот и последствия!

Эти цветы росли у меня под окнами в городском доме, и стояли в вазе в углу спальни здесь в замке. И этот запах по ночам… Хочется застонать в голос: как можно было не сложить два и два? Не сопоставить? Но в те дни моя голова была занята совсем другим.

– Всё? – перед глазами появляется вдумчивое лицо той, кому я доверяла детей. – Сейчас я уберу руку, и ты будешь молчать.

Она осторожно, будто нехотя, отпускает меня. Я снова могу вдохнуть полной грудью, но дыхание будто заторможенное. Язык намертво приклеился к нижнему нёбу, он неповоротлив и ленив.

Перевожу на Суару медленный взгляд. Колени подгибаются, но она тут же хватает меня за плечи, помогая удержать равновесие.

Только сейчас замечаю, что цвет её волос изменился, стал похож на мой, и на губах нет привычной ярко-красной помады. В свете выглянувшей из-за туч луны тёмное пятно её платья отливает синим. Так странно: она сейчас будто вся похожа на меня.

Кажется, гувернантка замечает мой взгляд. Касается кончиками пальцев волос, игриво поддевает локон:

– То был парик, это мой натуральный оттенок. Тоже неплохо. Кажется. Вы не находите, Эйвилин?

Что за? Какое мне дело до её цвета волос?