Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

– А молодой фрайн Понси? Он заболел?

– Если и да, то мне о том ничего неизвестно. К тому же он и по сей день жив-здоров… и обвенчался со своей новой суженой раньше, чем объявили имена фрайнэ из третьей четвёрки.

– А доверенная служанка Кассианы, Марла? – продолжаю я. – Ты её помнишь?

Стефан поворачивает голову, смотрит на меня с растерянным удивлением, не больше своей кузины понимая, при чём тут какая-то служанка, одна из многих, всего лишь безликая тень в этой истории?

– Марла приехала из дома Кассианы и всегда была при госпоже. Ты не мог совсем её не замечать.

– Отчего же, помню…

– И что с нею стало?

– С Марлой? – Стефан хмурится в попытке вспомнить и чем дольше он перебирает фрагменты прошлого, тем яснее я понимаю, что об исчезнувшей девушке ему известно столько же, сколько Шеритте.

– Дворцовые слуги считают, что Марла сбежала с возлюбленным, – поясняю, не дожидаясь ответа Стефана. – Но мы… я думаю, что никакого возлюбленного у неё не было… она прикрывала Кассиану, носила ей послания от фрайна Понси и помогала, когда госпожа стала встречаться с юношей тайно. Маловероятно, что Кассиана могла пасть жертвой заразного недуга, не выходя из покоев… и если накануне с нею был ты, то…

– Полагаешь, она и той ночью встречалась с фрайном Понси?

– Возможно. А возможно, с кем-то ещё.

Влюблённая пара должна была сговориться о свидании заранее, Кассиана ведь не в соседние покои прокрадывалась незаметно, но покидала дворец, да и юноше наверняка требовалось время, чтобы прибыть на место встречи.И само место встречи выбиралось где-то поблизости… не пойдёт же юная фрайнэ, хоть одна, хоть со служанкой, через половину города ночью? Нагрянуть к своему Стефану внезапно, без предупреждения девушка едва ли могла… тогда к кому, если не к любимому, она рискнула бы отправиться поздним вечером, после ссоры с мужем?

– Молодой фрайн Понси нынче при дворе?

– Нет. После женитьбы он редко появляется в столице, – Стефан присматривается ко мне с настороженным подозрением. – Хочешь с ним поговорить?

– Да.

– Зачем, Благодатных ради?

– Я бы побеседовала с фрайном Элиасом, но, боюсь, он скажет мне ещё меньше, чем фрайн Рейни, даже если знает больше, – я разглаживаю чернильно-фиолетовые складки на юбке. – Что до Марлы, то она и впрямь сбежала из дворца… скорее всего, не по своей воле.

И хорошо, если не прямёхонько в объятия Айгина Благодатного.

– Астра… – начинает Стефан и умолкает, останавливает поток протестов, напоминаний, что меня дела недавнего прошлого не касаются, что не след это гнездо ворошить, что суженой императора должно о другом думать, а не расследования проводить. – Я вызову фрайна Понси в столицу, если ты этого желаешь.

– Желаю, – киваю немного поспешно, суетливо. – Благодарю.

– Не за что благодарить, – Стефан вновь отворачивается.

Из-за двери доносятся торопливые шаги, детский топоток и безуспешный оклик Шеритты. В спальню врывается мой маленький безудержный вихрь, подбегает к креслам, хватается за подлокотник моего, перемежает вопросы с рассказами, что она видела сегодня и что делала. Появление дочери избавляет нас от необходимости продолжать разговор, равно как и прерывает возможную давящую паузу. Стефан оживает заметно, поднимается и Мирелла тут же поворачивается к отцу. Я с улыбкой наблюдаю, как Стефан опускается перед дочерью на корточки, чтобы их лица были на одном уровне, слушает её внимательно. Я же встаю, выхожу в приёмный покой, где сидит Илзе. Жестом зову её и, когда Илзе оказывается рядом, шёпотом прошу попробовать разыскать Марлу.

* * *

Ко дню публичного признания Миреллы сердце Франской империи принаряжается, облачается в белоснежные покровы. Слой за слоем укутывают они дома, улицы, набережные, деревья и дворец, словно наложницу рядят в воздушные шелка. Прячут под пушистой шубкой черноту, серость и замёрзшую грязь, затягивают Инис в тугой корсет серебристого льда, вышивают замысловатые узоры на стёклах. Мир преображается в одночасье, светлеет, наполняется морозом, ясностью безоблачного неба и детским предвкушением скорого праздника.

Фрайн Шевери с супругой покидают двор, столицу и Империю. Вся многочисленная свора Элиасов разъезжаться куда-либо не торопится. День за днём они толкутся во дворце, кто-то ночует в своих покоях, кто-то в городских домах, но к утру они неизменно объявляются в общих залах, точно часовые на пост заступают. Я вижу их везде, где собирается больше полудюжины человек, едва ли не постоянно, если не одного, то другого, если не другого, то третьего. Мадалин хватает ума перебраться во Франский квартал, в особняк одного из своих именитых родственников, где она устраивает собственный маленький двор, свиту из старых знакомых, друзей и тех, кто всенепременно желает угодить кузине фрайнов Элиасов. Брат Соррена набирает вес в Совете, его выступления и вдохновляющие речи на заседаниях становятся достоянием гласности, выдержки из них печатаются в периодических изданиях и передаются из уст в уста. Старший фрайн Элиас всё чаще заговаривает о контроле за метисами и всеми, чья кровь отравлена ядом Хар-Асана, о вреде, наносимом столь небрежным, попустительским отношением к существам, что и людьми-то в полном смысле слова назвать нельзя. Он приводит в пример Эстилию и Агрию, где процветает строгий контроль не только за скрывающимися от ока тамошних обителей одарённых, но и за полукровками, и подчёркивает, что своевременная прополка сорной травы куда эффективнее попыток завезти на земли благословенной Франской империи семена заведомо ядовитых растений. Орден Рассвета не слишком доволен подобными недвусмысленными намёками и спешит заверить, что нет ничего дурного в священных походах на Хар-Асан, что сами Благодатные призвали светлых рыцарей сражаться с расползающейся заразой и злом во плоти, что должно спасать добрых людей из плена проклятых демонов.

Фрайн Элиас смеётся в лицо представителю ордена и заявляет во всеуслышание, что уже давно ни для кого не секрет, что в тех походах мало святости, зато много желающих отхватить себе кусок покрупнее да пожирнее. Ведь не только ж во имя Четырёх и ради вызволения добрых людей рассветники рискуют лаять и кидаться на сильнейшее государство на востоке? Воистину, говорит фрайн Элиас, лишь благоволение Четырёх и берегло Франскую империю от ответного удара со стороны Хар-Асана, что два государства и по сей день обходятся только стычками на нейтральных территориях. Но времена безрассудных походов на Хар-Асан уже канули в прошлое и нет нужды тревожить дикого зверя в его берлоге без веской на то причины. Лучше искоренить порождения этого зверя у себя и впредь не допускать возвращения старой истории. Снова и снова почтенный фрайн повторяет перед собранием, что нынче люди редко когда в демонический плен попадают и то по несчастливой случайности, а ежели вдруг приключится подобная неурядица в наши дни, то проще – и всяко дешевле! – пленника выкупить, чем рыцарей в поход собирать. Кому ведомо, куда в точности идут деньги на эти походы и что в действительности из них привозят, окромя освобождённых пленников, отравленных семян да рыцарей, павших в неравных сражениях?

Отчасти я согласна со старшим фрайном Элиасом – рыцарские походы давно потеряли прежний высокий смысл. Даже в год, когда рассветники забрали мою маму из Хар-Асана, поход во имя веры, Благодатных и торжества добра гляделся скорее нашествием племени кочевых степняков на тех, кто не может противопоставить нападающим ничего, кроме слабых попыток защитить себя и близких. С расширением границ Хар-Асана рыцари перестали продвигаться в глубь страны, предпочитая кружить в поисках добычи по приграничью.

А отчасти я страшусь того, что будет, если идеи об очищении сада Франской империи от сорняков чужой крови найдут одобрение подавляющего большинства членов Совета. Стефан уверяет, что среди фрайнов уже не первый год идёт обсуждение возможности если не полного расформирования ордена Рассвета, то хотя бы ограничения его влияния и сокращения количества рыцарей и обителей. Рассветники не бедствуют, пусть многие рыцари живут, согласно обетам и уставу, скромно, не имея ничего, кроме выданного орденом. Поговаривают, что старшие рыцари богаче иных фрайнов, а уж о постоянном нарушении обета безбрачия можно и не упоминать. Потому и речи фрайна Элиаса направлены не столько на всеобщее избавление от чужой крови, сколько на привлечение внимания к рассветникам и их бесполезности. Прав ли Стефан или же фрайн Элиас надеется уложить двух оленей одним выстрелом, покажет лишь время.