Мой истинный враг - Крис Карвер
Мэтт сказал, что любит ее. А любит ли Ребекка Мэтта? Это даже звучало смешно, потому что три дня назад Ребекка готова была отдать свое тело первому встречному, лишь бы выдавить из себя мерзкое, въевшееся в кожу чернильными красками желание к этому человеку.
– Ты видела Гейла? – словно прочитав ее мысли, спрашивает Эмма.
Ребекка морщится. Это было всего два дня назад, а кажется, будто вечность, но она все еще может почувствовать шершавые губы Гейла на своих плечах и его слюну…
– Да.
– И что?
Эмма всегда осторожничает, разговаривая с ней на эти темы. Ребекка посвящает ее фрагментами, пытаясь уберечь психику, но Эмма – далеко не та глупая девчонка, о которой говорят ее оценки. Она может додумать, домыслить и прочесть между строк. А еще она хорошо чувствует Ребекку.
– Спросил, все ли в порядке с психикой у моего «брата».
Ребекка встает и пинает ножку скамейки ногой.
Эмма поднимает на нее взгляд.
– Ну, это вполне логичный вопрос. Бекка, он разнес гостиную.
– Я почти переспала с Гейлом, и Мэтт это слышал.
– Ты…
Эмма замирает, рассматривая ее так пристально, что Ребекка начинает шарить по своей голове ладонью в поисках жука, залысины или летающей тарелки.
– Что? – спрашивает она. Тим орет на них с другой стороны поля, а Лео машет перчатками, что означает – им всем нужно срочно собрать задницы в одном месте, чтобы что-то там обсудить.
– Ты только что оправдала Мэтта.
– Я не оправдывала его!
– Нет, оправдала!
– О, Господи!
Ребекка плюхается на задницу, закрывая лицо ладонями. У нее в голове каша из страхов, диких чувств к Мэтту и воспоминаний, которые возвращаются медленно, по крупинкам, словно издеваясь над ней.
– Я помню ту ночь, Эмма, – говорит она, наконец, отдышавшись. – Плохо, урывками, но я помню, как все началось. Я не знаю, смогу ли нормально спать. Я словно вернулась на восемь лет назад, только теперь осознаю и свою вину тоже. Это убивает меня.
Эмма сводит брови так сильно, будто готова заплакать или забрать ее боль. Ребекка очень ей благодарна за то, что она просто есть.
Ребекка упрашивает Эмму взять ее с собой на работу после тренировки. До поздней ночи они наводят чистоту в клинике втроем. На самом деле, уборкой занимается только Мартин, а Эмма и Ребекка, наоборот, мешают ему, все время перемещая предметы с места на место, что-то роняя и ударяясь о столы. Но им все равно весело.
* * *
Нолан очевидно слабее Филипа в физическом смысле, но он не позволяет ему помочь Мэтту затащить в их квартиру диван. Он делает это сам. Выходит у него паршиво, потому что он очевидно слаб, но Мэтту нравятся его попытки быть милым с Филипом, а еще ему нравится, как брат бесится из-за того, что за ним «ухаживают».
– Вот увидишь, Мэтт, через месяц я буду сидеть дома с тремя детьми и готовить еду, словно это мое предназначение в жизни.
– Ты физически не сможешь родить троих детей, – парирует Мэтт, и Нолан, дав ему «пять», уходит, чтобы забрать из машины коробки.
Филип снимает целлофан с дивана и критично осматривает его. Потом пытается найти в куче коробок пылесос, но его попытки ни к чему хорошему не приводят.
– Ребекка вела себя иначе сегодня за завтраком, – говорит он, и это его лучшая попытка свалить с темы своей личной жизни.
Мэтт пытается подключить телевизор.
– Мы немного поговорили с ней.
– Ох, Мэтт.
Он хмурится. Морщинка у него на лбу становится более заметной, и, пока Мэтт ищет шнур в куче мелочей, брат следит за ним взглядом.
– На самом деле, все не так плохо.
– Правда? Мэтт, Ребекка первоклассная актриса.
– О, поверь мне, я знаю. Но сейчас все иначе, – шнур находится в ящике с хозяйственными товарами Филипа, и он решает не говорить ему об этом. – Она разбита. Она многого не помнила, а сейчас память возвращается. Я говорил с Хэнком, он считает, что это последствия связи.
– И как она держится?
– Плохо. Но теперь она чувствует, а не прячется от чувств. Я обещал дать ей пространство.
Филип чихает, когда от книжек вверх поднимается столбик пыли.
Нолан возвращается с коробками, которые некуда ставить, и он держит их в руках, спрашивая у Мэтта:
– И как долго ты сам сможешь хранить это пространство?
Мэтт пожимает плечами.
– Столько, сколько потребуется. Подожди, откуда ты…
Филип смотрит на него извиняющимся взглядом:
– Я рассказал Нолану.
– Да. Я уже понял. Спасибо огромное. Пусть весь мир знает, какие у меня проблемы с личной жизнью.
– Эй! – Нолан выглядит оскорбленным. – Я тебе не весь мир, я твой новый родственник, между прочим.
Когда все вещи переставлены, а пылесос найден, наконец, они втроем усаживаются на диване перед телевизором. Филип пытается подколоть его тем, что в их доме теперь телевизора нет, благодаря ему, и это определенно какой-то день подколов друг друга, но ему нравится.
– Мне снился Оливер сегодня ночью, – Мэтт делает затяжку. Нолан смешивает напитки прямо на полу перед ними. У него это выходит все так же мастерски, как тогда, в баре. В два стакана он бросает по щепотке аконита, а один оставляет себе.
Филип стонет, делая глоток.
– Это лучший алкоголь в мире, – говорит он, вытягивая ноги. – И что он от тебя хотел во сне?
– Сказал, что я предал его. Встал на другую сторону.
– Ну, фактически, если смотреть его глазами, так и есть. В любом случае, это всего лишь сон.
– С Оливером никогда не бывает «всего лишь», – он вертит свой стакан в руке, рассматривая тающие в прозрачной жидкости пылинки аконита. – У меня плохое предчувствие.
– Чисто теоретически, – Нолан подбирает под себя ноги. – Вы можете влезать в сны друг друга и как-то воздействовать на них?
Филип и Мэтт переглядываются.
Он весь день носил эти мысли в своей голове, но сейчас Нолан будто подтверждает, что он не совсем свихнулся.
– Альфа может, – отвечает Филип. – Или же другой волк, который обладает достаточной силой. Но я таких не встречал.
Мэтт погружается в свои мысли. Образ Оливера стоит перед глазами – наглая ухмылка, ярко горящие голубым глаза. Руки, выпачканные в крови родителей Ребекки.
– Оливер многое может, но я не думаю, что он поступал бы так со мной. Делал что-то исподтишка. – Филип внимательно смотрит на него. Мэтт
