Дождь в моем сердце (СИ) - Лебедева Ива

Да и что такое, в самом деле? Ну идет Лильрин по двору. Несет на руках юную ученицу с пшеничными косами, которые рассыпались по его плечам, потому что девушка доверчиво прижалась к его груди. И смотрит на него снизу вверх восторженно сияющими глазами, а сама раскраснелась и дышит прерывисто, и губы полуоткрыты, как для поцелуя. Или… после поцелуя?

Меня-то чего к лестнице так приморозило, что я стою столбом и глаз не могу отвести от этой картины?

Кажется, Лильрин этот мой взгляд почувствовал. Повернул голову, и мы встретились глазами. Но всего на короткое мгновение — он отвернулся и пошел дальше. Вроде бы в сторону ученических комнат, где сейчас устроились все наши старшие наставницы, оказывая помощь пострадавшим ученицам. То есть, кажется, по делу понес… У Вивиан — а это была именно она — была перебинтована лодыжка. Когда успела-то? Но если она не может идти сама, то все логично — почему бы мужчине ей не помочь, верно?

Я с силой вытолкнула воздух из легких, потому что они уже начали гореть. И ужасно разозлилась. На себя. С какой стати, вообще? Это что, ревность? Но я же не люблю Лильрина, я даже в него не влюблена. Тогда почему мне так больно?

Собака на сене? Сама не ам, но и другим не дам?

Фу… Неприятно открывать в себе такие черты характера.

Да вот только все эти правильные мысли ничуть не уменьшают тянущей боли в груди. Лильрин уже скрылся со своей прекрасной золотоволосой ношей, а я все стояла на лестнице, как дура, и пыталась собраться с мыслями. Что же меня обидело?

Может быть, этот взгляд вскользь? Словно по пустому месту? Он по-разному на меня смотрел — с презрением, со злостью, вопросительно или даже страстно. Но никогда не был так равнодушен. Это оказалось неприятнее всего.

И я даже себе самой не смогла объяснить почему.

— Ну так бывает, девочка, — сказали вдруг у меня за спиной, и я резко обернулась. Там, зажав в зубах длинную изогнутую трубку, устроился на ступеньках эсс Гурзиш. — Ты-то всю дорогу показывала, что защита тебе не нужна, взрослая ты и самостоятельная целительница. Сила у тебя немереная. А как у драконы-то побывали, так вообще. Он за тобой на башню-то рванул — защищать и спасать, ан нет, сама справилась, да так, как не всякий мужчина бы смог. Ты, когда говорила, силой-то так и пыхала, так и пыхала, каждый ее на своей шкуре прочувствовал.

— И что? — немного глупо переспросила я, уже начиная кое о чем догадываться. Особенно вспомнив наш последний разговор с Лильрином.

— Да просто все. Не каждый, значит, мужик-то возле сильной женщины выстоит. Нам ведь как — охота беречь да защищать, да чтоб на фоне жены себя героем чувствовать, — спокойно объяснил старик, выпуская колечко довольно приятно пахнущего дыма. — А ты вон как силу-то показала. А тут она. Зашиблась, ножку подвернула, сидит, плачет, такая маленькая и беззащитная. Ну он и подхватил. А там уж… против восхищения в глазах девицы, да еще молодой и красивой, не всякий парень устоит. Особенно такой, который, значит, привык, что он самый-самый.

— Понятно. — Я поднесла руку к губам и зачем-то подула на пальцы. Потом посмотрела в ослепительно-синее небо и подумала: главное — не заплакать.

— Ну, ежели тебе он нужен, дык ты не теряйся. Пара взглядов, да тоже притворись, что ногу зашибла или устала, силы потратила, — спокойно посоветовал эсс Гурзиш. — Подвернись ему пару раз на дороге, посмотри жалобно. Ты девка красивая, да и влюблен он в тебя давно, перебьешь златовласку-то.

— Нет, — помотала я головой. — Я… не хочу притворяться. И не буду. То есть… если мне правда нужна будет помощь — я ее попрошу и буду благодарна. А обманывать… не хочу.

— Ну и дура, — хмыкнул старик. — Хотя сила твоя такая, что подолом не накрыть и в горшке не утаить, все равно вылезет. Может, и правильно. Коли он сейчас уже отступился, силы твоей не выдержал, так всю жизнь потом прятаться — то не семья будет, а не пойми что.

— Да… — эхом отозвалась я и вдруг встряхнулась: — Да я и не собиралась с ним никакой семьи строить. Так что…

— Ну да, ну да, — хмыкнул эсс Гурзиш, выколачивая пепел из прогоревшей трубки о ступеньку. — Оно и видно, как не собиралась. Глаза стали больше лица, вся побледнела аж, губы дрожат. Прям-таки ни разу не собиралась.

— Просто устала, — упрямо вздернула подбородок я. — Так что пусть… носит на руках кого хочет. Я и не удивлюсь. В нашем мире, в том, откуда мы пришли, он привык, что женщина — это не человек, а хрупкая кукла. Если для того, чтобы быть с ним, мне надо притвориться… как делают все женщины у меня дома… то я не хочу.

— Ну тогда и не смотри, и не трави душу, — рассудительно заметил эсс Гурзиш, вставая и подавая мне руку. — Пойдем-ка, провожу тебя до комнаты, а то и правда одни глазюки остались. Вымоталась, бедолага. Еще бы, такую махину провернуть — мозги нашим обалдуям вправить. А ежели мужик только рядом со слабой куклой герой — то и верно, зачем он такой нужен. Жить надо с тем, кто с тобой ровня. Чтоб и уважать было за что, и к себе уважение иметь.

— Да. — Я снова кивнула, улыбнулась онемевшими губами, протянула ему руку, и мы пошли… Добрый старик проследил, чтобы я добралась до комнаты, чтобы мне принесли туда ужин и горячий чай, посидел со мной, пока я поела, и даже сам укрыл одеялом. В этом не было ни капли неприличного, так мог бы, наверное, позаботиться обо мне кто-то родной. Дедушка? Ну нет, как раз кровный дед никогда бы не опустился до такого. Он был важный и властный, всегда помнил о том, кто в семье глава рода, кто ценный родственник, а кто просто женщина, одна из многих. Он даже по именам внучек никогда не запоминал, только внуков.

Я дождалась, пока за эссом Гурзишем закроется дверь, задула лампу и уткнулась лицом в подушку. Да. Все верно. Все правильно. Мне не нужна защита ценой обмана. Я не хочу быть чьей-то хрупкой куклой, даже если меня такую будут беречь и охранять. Я не хочу больше притворяться… и если я плачу в темноте, то это не страшно. Это пройдет. К утру так точно, а может, и раньше. Я ведь действительно устала, так что страдать от несбывшегося долго не смогу. Переверну подушку мокрой стороной вниз и усну...

Глава 50

Наутро жизнь и правда уже не казалась такой ужасной, чтобы реветь из-за этого. Горечь затаилась где-то на донышке души, но больше не выливалась слезами. Ну и хорошо.

А то совсем не ко времени любовные страдания. Еще ничего не ясно, опасность не миновала. И дел по горло, как в коллегии, так и в городе.

А Лильрин… да боги с ним. Это место в моих мыслях, если задуматься, всегда было болезненным. Там, в нижнем мире, я его боялась. То есть… сначала, когда я была совсем маленькой и видела его как друга Гойчина только мельком, больше слышала о нем, — он мне казался… красивым. Привлекательным. Другие девочки на женской половине часто его обсуждали, и многие даже мечтали о таком муже. И я… наверное, заразилась.

Потом была обитель, и я просто забыла о подобных глупостях. А еще позже… еще позже он, что естественно, разонравился мне совсем.

Почему же ночью мне снилось то время, когда я вместе со стайкой девчонок тайком подглядывала за тренировкой братьев и их друзей? Самое смешное, что в реальности такого никогда не было, хотя я и знала, что для обитательниц женской половины такая слежка за парнями — дело обычное…

Оф-ф-ф… все. Прочь воспоминания и сновидения, тут наяву бы разобраться.

Хорошо, что Маирис к утру достаточно оправилась, чтобы встать. Остальных старших наставниц я своей волей и авторитетом драконьей Маа разогнала по кроватям — пожилые женщины и так вымотались после того, что пережили в городе, так они еще и в коллегии не присели всю ночь.

А нам ведь еще предстояло разбираться, как мы будем дальше жить.

Выходить в город целительницы больше не спешили. Оно и понятно — хотя по счастливому стечению обстоятельств никого не убили и не изнасиловали, но постепенно возвращающиеся в коллегию женщины все, как одна, едва держались на ногах и постарели, кажется, лет на десять. Особенно страшно было видеть эти признаки старения души на лицах совсем молодых женщин… Я даже спрашивать боялась о том, что им пришлось пережить за тот день и ту ночь, пока в городе царило безумие.