Принц-ворона (СИ) - Петровичева Лариса
Джемма пожала плечами. Вспомнилось, как вчера утром Тернер приехал в поселок, — кровавый мазок в тумане вместо человека. Он впечатлял и поражал, и безумный Аймо встретил его, как долгожданного знакомого. Неужели то, что Дэвин практически выбросил ее и Тернера из Хавтаваары, способно остановить Вороньего короля?
— Вы ведь знаете, кто убийца? — спросила Джемма. Она понятия не имела, откуда в ней вдруг взялась эта уверенность.
Тернер посмотрел на нее так, словно впервые оценил ее не просто как свою вторую половину или жену Принца-вороны, а как кого-то, почти равного себе.
— Все это — лишь косвенные доказательства, — сказал он. — Ну да, господин Матиас уже давно проводит время на севере, но почему-то у него нет никаких новых работ. Только наброски. То, что он выставил в музее, — наскоро подмалеванное старье. Да, он левша, но левшей на свете немало…
Левша? Джемма даже села от удивления, не задумавшись о том, что Тернер сейчас увидит ее в одной ночной сорочке. Лишь когда следователь сказал об этом, она осознала: да, все это время знаменитый живописец рисовал левой рукой. Почему она не обратила на это внимания? Никак не заметила?
— Я только сейчас это поняла, — прошептала Джемма. — Что он левша.
Тернер усмехнулся, выбросил недокуренную сигару и закрыл окно.
— А я это понял на станции, когда вдруг посмотрел, как он что-то черкает в блокноте. Всем нам ловко отводили глаза, — добавил он. — Я сказал вашему мужу о том, что Штрубе левша, когда вы уже сели в поезд, но он так и не понял, о чем я. Я и сам заметил это только утром. Это стыдно, вообще-то, с моим-то опытом…
Джемма растерянно смотрела на следователя. Даже если Матиас — милый, невероятно застенчивый и какой-то нелепый, который ничего не видит, кроме своих холстов и карандашей, — действительно убийца, то зачем ему это делать?
— Но почему? — прошептала Джемма. — За что?
Она с невероятным облегчением подумала, что у Дэвина есть надежда. Артур оставался с ним, он сможет остановить Штрубе, если понадобится! Но потом облегчение смыло страхом.
— Мы не знаем, что ему пообещал Вороний король, — ответил Тернер. — Не знаем, что он видел, когда гулял по северным лесам.
Джемма горько рассмеялась.
— Надо же, вы верите в Вороньего короля, — сказала она.
Тернер пожал плечами.
— В него верят те, кто рисует эти глифы. За любой тьмой, дорогая Джемма, как правило, стоят люди. И мой опыт подсказывает, что самые жестокие преступления совершают как раз те, кого никогда не заподозришь ни в чем дурном.
Джемма вспомнила газету, которую читала, когда поезд вез их с Дэвином в Хавтаваару. Да, Штрубе приехал сюда не с Элинор, он давно был здесь, и посланница короля обрадовалась тому, что в северной глуши смогла встретить благородного человека. Только вот это не кончилось ничем хорошим.
Впрочем, Тернер, возможно, прав, когда говорит, что все это — лишь косвенные доказательства. Они покинули Хавтаваару и не узнают правды.
Некоторое время они молчали. По коридору в последний раз прошел проводник, но заглядывать в купе не стал. Джемма вдруг подумала, что они с Тернером одни во всем вагоне первого класса. Никто не шумит за стеной, никто не требует чаю и не ищет компании. Они одни, и Тернер, возможно, не самый плохой человек…
Джемма с негодованием и ужасом отвергла эту мысль. Она не должна думать о Тернере, она не может допустить к себе то, что обрушивается на две половины одного целого. Потому что Дэвин победит Вороньего короля, и они обязательно встретятся.
— Вы расскажете о Штрубе? — спросила Джемма.
Тернер ухмыльнулся.
— Нет, конечно. Потому что иначе у меня спросят, почему он остался в Хавтавааре на свободе, а не стоит рядом со мной, закованный в цепи. Так что мы все-таки переходим на нелегальное положение.
Джемма кивнула и запоздало поняла, что Тернер смотрит на нее уже иначе — так, как мужчина может смотреть на женщину в одной ночной сорочке. Она быстро нырнула под одеяло и сказала:
— Сейчас нам лучше лечь спать.
Тернер усмехнулся и ответил:
— Это точно. Спите, Джемма, и не бойтесь меня.
— Я и не боюсь, — откликнулась она.
Купе медленно погрузилось во мрак, и Тернер сказал:
— Вот и хорошо. Спите.
Дэвин плыл во мраке.
Он работал с некротическими полями с ранней юности, сразу же, как начал учиться магии, но никогда не воспринимал их в такой полноте. Ему казалось, что его окутывают длинные трепещущие полотна прохладного шелка и чей-то далекий голос едва слышно говорит:
— Совсем немного. Скоро.
Дэвин тряхнул головой, попробовал вынырнуть из тьмы, и это ему удалось. Он обнаружил, что лежит на кровати в своей спальне, в открытое окно дует свежий ветер, и день уже склонился к вечеру — тихому, золотистому и такому мирному, словно на свете не существует никакого зла.
Руки саднило, словно Дэвин где-то стесал кожу. Он повернул голову и увидел, что его руки от плеч до локтя покрыты черными блестящими перьями. Запястья и пальцы усеивали золотые чешуйки, которые постепенно сливались и делались плотнее, создавая некое подобие латных перчаток. Он попробовал шевельнуть пальцами и услышал металлический звон — легкий, мелодичный, наполненный таким ужасом, что волосы на голове поднимались дыбом, а в груди расползался холод.
Вороний король открыл дверь и встал на пороге. Дэвин откинулся на подушку и едва не рассмеялся. Он вовремя успел отправить отсюда Джемму. Оставалось надеяться, что Тернер на радостях увезет ее далеко-далеко, чтобы никакая тьма не дотянулась.
— Тихо, дружище, тихо, — услышал он знакомый голос и почувствовал прикосновение ко лбу: Артур провел влажной тряпкой и, нагнувшись над кроватью, спросил с искренней заботой: — Как ты?
Дэвин с трудом сдержал смех. Разочарование, пронзившее его, было тягучим и горьким.
— Ты с ними, — прошептал он.
Артур кивнул и, сев на край кровати, осторожно взял Дэвина за руку.
— Да, — с какой-то беспечной легкостью признался он и с той же осторожностью положил руку Дэвина себе на грудь тем же жестом, каким Дэвин когда-то забирал силу невинной девы у Джеммы. — Посмотри, как все было.
Знакомая комната окуталась мягкими сумерками, и воздух засветился, наполняясь новыми красками и обретая странную плотность. Перед Дэвином открылся вид на зимний заснеженный лес, густые сумерки, тишину. Низко нависшие тучи цеплялись за верхушки сосен.
Выстрел прозвучал где-то далеко-далеко. Живот обожгло болью, мелькнула мысль: «Как это глупо — умирать в снегах. Как это нелепо и глупо».
Мысль была чужой. Мысль принадлежала Артуру — побледневшему, растрепанному, который медленно-медленно, словно сломанная кукла, опустился в сугроб, двумя руками зажимая рану на животе. Сквозь пальцы струились ручейки крови, падали в снег рассыпанной пригоршней болотной ягоды. Тяжелая шапка снега сползла с сосновой ветви, ухнула вниз, и Артур завалился на бок.
— Вот так-то, городской. — Человек в лохматой ушанке и теплом тулупе опустил ружье и добавил: — Вот так-то у нас дела делаются. Понял?
Он хотел было выстрелить еще, добить умирающего, но потом отвернулся и пошел по тропинке. Вскоре его силуэт растаял за соснами. Артур лежал в снегу, что-то шептал, и его глаза стремительно наполняла серая муть. Кровь выбивалась из раны тугими пульсирующими толчками, и ее запах помрачал разум.
Артур прошептал что-то неразборчивое и затих. Дэвин понял, что человек, которого он считал своим другом, умер в том зимнем лесу. Тот, кого он сделал полицмейстером Хавтаваары, тот, кто сейчас держал его за руку с таким теплом и заботой, не имел никакого отношения к настоящему Артуру Вудвиллу.
Воронья тень скользнула к нему из-за сосен, и Дэвин услышал тонкий шелест настоящего голоса Вороньего короля — так ветер свистит над болотами, когда наступает осень и уходит солнце:
— Ты ведь хочешь жить?
Мертвые глаза Артура слепо смотрели в темнеющее зимнее небо. Дэвин видел острые верхушки сосен и воронью тень с золотым проблеском короны, которая склонилась над залитым кровью снегом.
