Лика Лонго - Омут
Я с трудом разлепила веки. Так не хотелось возвращаться к действительности!
— Они — это голоса?
— Да, те, кто разговаривал со мной из бездны…
— Как ты думаешь, кто это?
— Не знаю, они говорили на разных языках, так трудно было понять их…
— Случилось то, что должно было случиться? То есть они сказали тебе, что я должна была прыгнуть в колодец? А ты должен был меня спасти! — дошло до меня.
— Мне плевать, что они сказали! — зарычал Саймон. — Если ты еще когда-нибудь так сделаешь! — тут он осекся. Он не знал, чем пригрозить мне. Подумав, любимый продолжил уже спокойнее: — Ладно. Обещай мне, что никогда больше не посягнешь на свою жизнь и не подвергнешь себя опасности!
— Обещаю. И ты обещай! — потребовала я.
— Нет! — отрезал он… — Хватит с меня того, что я обречен жить вечно!
— Тогда и я беру назад свое обещание!
— Ну хорошо. Обещаю, — недовольно пробурчал любимый.
Я искоса посмотрела на него. Мне кажется или в его лице появилось что-то новое? Во всяком случае, не припомню, чтобы Саймон раньше так разговаривал со мной. Обычно это я кипела эмоциями, а он лишь поддразнивал и подначивал меня, доводя до крайней точки кипения и потом мгновенно заглушая мою ярость нежным поцелуем. Я не знала, что и думать…
Саймон поймал мой внимательный взгляд, и я смутилась.
— А как ты догадался, что я там, в колодце? — спросила я, чтобы замять неловкость.
— Тебя спасла сумка! — улыбнулся любимый. — Я не нашел тебя на тропинке и стал звонить, но ты не отвечала. Мне показалось странным, что ты вышла из дома, оставив сумку. И тогда я решил, что ты никуда не выходила… Ну в общем, я догадался, что ты разговариваешь со Стояном. А когда не нашел тебя дома, сразу понял, где ты можешь быть…
— Все-таки хорошо, что ты быстро бегаешь!
— Хорошо, что я быстро соображаю! — возразил он.
Обсохнув, мы пошли вниз, обсуждая, что делать дальше. Оставаться в Бетте не было смысла, потому что здесь Саймона могли искать спецслужбы. Можно было уехать за границу — вернуться в Турцию, например. Но я очень соскучилась по маме, мне хотелось повидаться с ней. Хотя она ничего не знала о моих приключениях, я все равно чувствовала себя виноватой. Если бы я сегодня умерла, то причинила бы родителям страшное горе. Это было равносильно предательству — поступить так, зная, что они будут страдать. Недаром родители всегда опасались силы моих эмоций!
Мы договорились с Саймоном, что я поживу пару дней у мамы. Мне очень хотелось, чтобы и он остановился у нас, потому что возвращаться в свой дом ему было опасно. Но Саймон категорически отказался. Тоном, не допускающим возражений, он сказал, что ему удобнее ночевать в гроте у диких скал.
Тем временем мы почти спустились к морю. На диком пляже расположилась молодая пара на розовом надувном матрасе, поэтому мы предпочли обойти его стороной. Лучше, чтобы никто в поселке не знал, что мы вернулись.
Мы пробирались к моему дому через заросли ежевики, которую я так любила собирать в детстве. Давненько я не забиралась в эти кусты! Мне было очень жарко в спортивном костюме, но я так спешила увидеть маму, что не хотела тратить время на переодевание. Было около шести — скоро она придет из больницы. А бабушка, наверное, приготовила вкусный ужин и ждет ее на кухне…
Осторожно, как два разведчика, мы подобрались к моему дому. С замирающим сердцем я открыла старенькую калитку, и она поприветствовала меня до боли знакомым скрипом. На дорожке, ведущей к лому, лежали пожелтевшие листья — лето выдалось очень сухим и жарким. Я подошла к дому и услышала негромкие голоса мамы и бабушки — дверь была полуоткрыта. В волнении я замедлила шаги, и Саймон успокаивающе положил мне руку на плечо…
Когда мы вошли, мама выронила из рук букет полевых цветов, который собиралась поставить в вазу, и кинулась ко мне.
— Доченька! Что случилось? — страшным голосом закричала она.
Я сразу почувствовала, что нахожусь дома. Мои близкие при любой неожиданности всегда подозревают самое страшное — семья полицейского как никак! Так странно было ощущать это после всего пережитого: я повзрослела, наверное, лет на десять за последний месяц, а мама с бабушкой совсем не изменились.
— Мам, все нормально! — завопила я, изо всех сил обнимая ее.
Сзади меня обхватили крепкие руки бабушки. Я почувствовала знакомый с детства запах одеколона «Красная Москва», и слезы сами побежали по щекам.
— А почему ты плачешь? — спросила мама, не замечая, что у нее тоже текут слезы. — Почему она плачет? — грозно осведомилась она у Саймона, который молча наблюдал эту сцену.
— А ты почему плачешь? — сквозь слезы улыбнулась я.
— Кажется, теперь я знаю, в кого Полина такая эмоциональная! — улыбнулся Саймон.
Он подобрал с пола рассыпавшиеся цветы и стоял, не зная, куда поставить букет. Мама, чуть успокоившись, стала наливать воду в аляповатую большую вазу.
— Вот, пациенты подарили! — смущенно пояснила она, ставя ее на стол.
Я понимала, что маме больше всего хочется узнать, как я оказалась здесь, да еще вместе с Саймоном, но она изо всех сил сдерживает себя перед ним. Поэтому я начала сама:
— Мам, мы с Саймоном встретились в Турции и решили снова быть вместе.
— Да уж видим! — проворчала накрывавшая на стол бабушка.
— И ты ушла с этой своей работы? Ты больше не работаешь с Антоном Борисовичем? — не вытерпела мама. И тут же покосилась на Саймона: не сказала ли она лишнее?
— Нет. Там я больше не работаю.
— Полиночка! Как же это хорошо! — неожиданно воскликнула мама. — Я ведь нашла для тебя хорошее учебное заведение! В Сочи есть психолого-педагогический институт, туда еще можно подать документы… И главное, жить будешь рядом с нами! — я поняла, что это для мамы самое важное. Наверное, она очень скучала по мне.
— Спасибо, мам, я подумаю… — сказала я, принимаясь за еду.
Вечером я вышла в сад проводить Саймона. Я предупредила маму с бабушкой, что из-за недоразумения с журналистами Саймон пока не хочет, чтобы о нашем появлении знали в поселке. Бабушка посмотрела на нас недоверчиво, но согласилась. Мама тоже не стала спорить, ее гораздо больше волновало, соглашусь ли я поступать в сочинский институт.
Мы стояли у нашей калитки, подставив лица теплому ночному ветру. Я никак не могла отпустить руку Саймона — не хотелось, чтобы он уходил. После мучительного отчуждения последних дней я вновь чувствовала, что он мой. Это было опьяняющее ощущение. Даже мысль о том, что наши надежды не оправдались и Саймон не станет человеком, не причиняла мне сейчас боли. Свободной рукой любимый провел по моему лицу.
