Некромантия. Задачи и упражнения - Мара Вересень
– Зачем же еще? Он ясно дал понять.
– О, конгрегация любит совмещать приятное с полезным. Вообще-то им нужен наследник Эфар. Иногда. Все дело в привратных лентах. Умельцев, которые их наносят, Арен-Тан в их числе, в мире было четверо. И Альвине. Четвертый недавно умер. А они парами работают.
– Но он же чистый свет, а привратная лента – это темное руническое плетение!
– Кто вам этих глупостей наговорил? Это плетение на Изначальной речи. Знаки вовсе не темные, они просто отражают в другой плоскости. А Альвине мало того, что, как вы сами сказали, – чистый свет, так еще и голос имеет с нужной модуляцией. Привратную ленту именно что поют и именно светом. Так что, Митика, при самом дурном стечении обстоятельств, он вам сам эту прелесть в паре с Арен-Таном и напоет. Прошу…
Халатир сделал приглашающий жест и пустил вперед желтого, как луна, светляка. Из заросшего плющом проема дохнуло влагой, и мне живо вспомнилась пещерка оракула.
– Оракул в другой стороне, – растянув губы в улыбке, сообщил Фалмарель, – а это просто красивый грот.
– Зачем вам мне его показывать?
– Затем же, зачем Альвине привел вас к границе Золотого леса, чтобы утешить и сделать что-нибудь приятное.
Еще несколько светляков взмыли вверх и блики заплясали на матовых и прозрачных, больших и бисерно мелких сталактитах, усеивающих свод грота и стены. Волшебно.
– Мне жаль, что так вышло на балу, я слышал вашу боль. И его боль тоже, – сказал Халатир и прочел, будто пропел:
Теплее света мне твоя любовь,
Нужнее света.
Живи, а я - как-будто
Буду.
Где-то.
Я вздрогнула от эха, отозвавшегося голосом Альвине, утешавшего меня на балу: “Дыши… Я здесь, я всегда здесь… буду… где-то…”
– Но я только глашатай в руках судьбы, – продолжил Фалмарель. – Оракул хотел вас видеть, а Голос уже не может надолго покидать источник. Моему сыну было предречено найти счастье после смерти, а мне – написать и отправить два письма с одинаковым текстом. А затем сделать кое-что еще. Я был уверен, что вы придете в Фалмари-мар с Мареком Холином, а наследник Эфар – один или не приедет вообще. Но вышло наоборот. Причем Альвине как раз прибыл с подходящей парой, вы – нет. Кажется, я уже это говорил.
– Как так, я ему в пару подхожу, а он мне не подходит? Как со счастьем быть?
Халатир рассмеялся, смех хрустальными бусинами разбежался по гроту:
– Счастье, Митика, это когда тот, кто вам не подходит, к вам не подходит.
Уморил, весело ему, я может и рада была бы, если б тот, кто надо, подошел, вот только как понять, подходит или нет? Тьма… совсем запуталась.
– Идемте, я вижу, что вам уже довольно на сегодня красот.
Я пошла следом, глядя на узкую спину в светлой, расшитой растительным орнаментом одежде. Что? Мы вроде не отсюда шли?
Над головой шумели золотыми листьями старые-престарые ясени. Под ногами тоже было полно золота. Луна пряталась где-то в ветвях, но здесь было до странного светло, несмотря на ночь.
– А как мы здесь?
– Просто вышли с другой стороны, если пойти вон там, выйдете как раз к вашему павильону, – Фалмарель махнул рукой и широкий рукав традиционного одеяния распахнулся шелковым крылом. Он огляделся, словно что-то искал, и повернулся в сторону небольшой и какой-то чересчур ровной площадки, от которой…
Ключ, проявляясь поверх платья, отозвался тягучим пульсом.
– Стойте!
– Еще слишком рано, – сказал эльф и сделал несколько шагов. Листья метнулись к краям площадки, а меня неумолимо охватывала дремотная мгла.
– Не шевелитесь! – выкрикнула я, и до боли сжала вытягивающееся клинком мертвое железо, чтобы отогнать внезапный сон.
– И не собирался, – сказал Халатир, стоя в центре рунного круга. – Я как раз там, где должен быть. А вы, Митика? Вы – там?
Там, за порогом…
Глава 13
Ворох сухих золотистых листьев, укрывавших меня, схлынул. Такие же листья, будто в одночасье осень пришла, сыпались сверху. В полной тишине. В кромешной. Я не слышала не только звуков снаружи, но и звуков внутри, ни пульса, ни биения сердца, ни тока крови. Того, что мы обычно не замечаем, если вокруг есть какие-то другие звуки. Так работает “безмолвие”. Одно из тех плетений, которое не сломать изнутри.
В сочащемся золотистом свете наступающего утра алое впереди не могло не привлечь внимания. Уже понимая, что ни к чему хорошему это не приведет, я поднялась и направилась прямиком туда.
Фалмарель лежал на спине, раскинув руки, усыпанный багряными листьями. Весь, кроме лица и груди. И на груди, на идеально гладкой коже, чуть пониже точеных ключиц расползся уродливой рваной раной знак “эста”, словно его продирали чем-то зазубренным, стараясь причинить больше боли, заставить кричать и корчится. Но вряд ли старейшина Фалмари вел себя так.
В разметавшихся длинных светлых волосах багряное смотрелось жутковатым украшением. Дивные глаза были широко распахнуты, и рассветное небо отражалось в них двумя прохладными лазурными каплями. Они растеряли внутреннее сияние, но не стали от этого менее красивыми. Острые скулы смотрелись еще резче. И подбородок. На тонких губах застыла спокойная, немного мечтательная полуулыбка.
Сухой золотистый лист крутнулся в воздухе, скользнул по изящному остроконечному уху и тут же покраснел. Шаг вперед и ощущение, что под тонкой подошвой – податливое и влажное.
Я стояла на границе, где заканчивалось золото и начинался багрянец. Листья за чертой были такими же, что и перед ней, только покрытые тонкой пленкой крови. Нечеловечески яркая, она все еще не свернулась и не потемнела, и пахла иначе, не железом – полынью, гвоздикой и нагретой травой. Еще один золотой лист опустился на вырезанный на коже знак и распался дымом.
Ныло под ребрами – так билось сердце. Я прижала ладонь к груди, и пальцы коснулись холодного и липкого на лежащем поверх платья ключе. Теперь и на моих руках был багрянец. И на одежде, о которую я в панике их оттирала. Дрожащими пальцами плела диагност, но так и не завершила формулу. Только листья сдула. Они красным смерчем взвились над телом, смешались с золотом, на краткий миг оголив землю, рунные знаки, и оплетающие Халатира нити-паутинки. Словно нетающий морозный узор, иней, сверкающий острыми гранями, алый у
