Могилы из розовых лепестков - Оливия Вильденштейн
Когда я принесла всё на стол, то спросила папу, что заставило его подумать о татуировках.
— Только Великий Дух знает, — сказал он.
Великий Дух. Когда папа стал придерживаться индейских верований?
— Разве ты не католик, папа?
— Я? Я больше ни во что не верю. Я был католиком, меня таскали в церковь по воскресеньям, как и большинство здешних детей. Я помню, как мне приходилось носить блестящие кожаные мокасины, которые были такими жёсткими, что у меня всегда были волдыри. И каждый раз, когда у меня вырастали ноги, я думал, что вот оно. Я, наконец, избавился от них, но моя мама, в своей дальновидности, купила все доступные размеры, когда на них была распродажа, — его прежняя улыбка превратилась в широкую ухмылку. — Я думаю, что у меня действительно может остаться пара в моём шкафу. Дорогая старушка мама.
Я бы никогда не смогла использовать это выражение, описывая маму. Она умерла слишком молодой.
— Ты скучаешь по бабушке?
— Всегда скучаешь по людям, которых любил. Это чувство означает, что они что-то значили для тебя. Боль со временем притупляется. Однажды, милая, ты сможешь думать о своей матери без того, чтобы твоё сердце разрывалось.
— Сможешь ли ты когда-нибудь думать о ней без того, чтобы твоё сердце разрывалось?
Улыбка ослабла, прежде чем исчезнуть с его лица.
— Я не уверен, что моё сердце когда-нибудь исцелится.
Сгорбившись, он положил себе гору макарон и, молча, стал есть. Я заметила слезу, капающую в ароматное маслянистое месиво. Я подошла к нему и обняла, потому что не могла придумать, что ещё сказать такого, чего ещё не было сказано.
— Ты знаешь, что Блейк хотел попросить тебя выйти за него замуж? — сказал папа через некоторое время.
Я напряглась, затем отстранилась.
— Би сказала мне, что он говорил с ней об этом. Он спросил её, должен ли он отдать тебе кольцо своей матери, или ты сочтёшь его несчастливым.
Моё сердце наполнилось печалью.
— Он очень, очень сильно любил тебя.
— Я тоже любила его, — пробормотала я.
Папа заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо.
— Но не таким же образом.
— Разве два человека когда-нибудь любят друг друга одинаково? Я имею в виду, кроме тебя и мамы.
— Я любил твою мать гораздо больше, чем она когда-либо любила меня.
Я стояла как вкопанная.
— О чём ты говоришь?
— Меня словно поразила молния, но твоя мама… со временем она влюбилась в меня. Ты подумаешь, что я сошёл с ума, если я скажу тебе это, но я как будто видел, как это происходит. Однажды утром она посмотрела на меня, и в её глазах появился этот огонёк, и эта улыбка… У неё была такая красивая улыбка… — уголки папиных губ медленно приподнялись, как солнце, поднимающееся над горизонтом, — и когда она так посмотрела на меня, я понял, что она просто влюбилась в меня немного больше. Я думаю, что то же самое было и с Блейком.
Я прикусила губу, и моё сердце забилось ещё сильнее.
— Би сказала ему подождать. Она беспокоилась, что ты не сможешь не замечать его изуродованного лица. Хотя из него вышел бы отличный муж.
Я вздохнула.
— Я бы не хотела выходить за него замуж. По крайней мере, не сейчас. Не в девятнадцать.
— Твоей матери было двадцать, когда мы поженились.
— Но это было в старые добрые времена, папа, — сказала я, что вызвало его смех.
Звук казался чужим после всех этих дней траура. Мой отец был одним из тех людей, которые всегда смеялись, и у него был этот огромный, заразительный смех от живота, хотя у него не было живота, о котором можно было бы говорить.
Я ухмыльнулась и тоже бы рассмеялась, если бы в этот самый момент не прозвучал дверной звонок — Эйс и Лили. Пока я шла открывать дверь, я напомнила себе называть Эйса Крузом. Или вообще не использовать его имя. Это, вероятно, было бы безопаснее.
Я распахнула входную дверь как раз в тот момент, когда папа подошёл ко мне сзади.
— Спасибо, что вернулся так быстро, — сказал папа Эйсу. Они пожали друг другу руки, пока я смотрела на Лили, а она смотрела прямо на меня.
ГЛАВА 21. СДЕЛКА
Пока папа провожал Эйса, которого, по его мнению, звали Круз, вниз, я стояла в прихожей, созерцая его белокурую сестру.
Когда я убедилась, что папа достаточно далеко, чтобы не слышать мой голос, я спросила:
— Почему ты помогла своим врагам?
Лили поджала губы, затем подошла к кофейному столику, где нашла ручку и журнал о яхтах. Папа любил яхты. Он всегда говорил о покупке яхты — с двумя каютами, чтобы мы могли путешествовать по Великим озёрам. Но это было, когда мама была жива. Теперь, когда он был один, я не думала, что ему понадобится яхта.
Я скрестила руки на груди, когда она пролистала журнал и вырвала оттуда страницу с рекламой. Используя толстый журнал в качестве подложки, она набросала на нём слова. Её почерк был чётким и гармоничным, как будто она обучалась искусству каллиграфии. Возможно, так оно и было. Я предполагала, что фейри наполняли свою очень долгую жизнь тривиальными вещами, такими как мастерство красивого почерка. Что ещё им оставалось делать, кроме как мучить людей и присматривать за мёртвыми охотниками… а теперь и за живыми?
Она перевернула бумагу ко мне, чтобы я могла её прочитать.
«Мы не хотим, чтобы люди узнали о нас».
— Конечно, нет.
Снизу донёсся папин голос. Я не могла разобрать всех его слов, но уловила «анализ стекловидного тела», и мне не понравился подтекст. Смерть Блейка не была результатом вождения
