Незваный гость (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна

– Γриня, - позвала я, подавив зевок, - а давай спать? Утро вечера мудренее.

– Почивай, - разрешил он, - я на страже покараулю. Вдруг ваш ночной разбойник вернется?

– Подстреленным? Нет, его точно можно не ждать.

– Ты поняла, за кем он приходил?

– За провидицей Зарой. Я нынче Бобруйскому наплела, что статью о смертельных колдунствах против пристава покойного писать буду, вот он и велел подручным все ниточки, что могут к нему привести, обрубить.

– Мещанку Губешкину?

– Нет, прямо так не говорил, разумеется. Сдается мне, что его подручные на руку не чисты оказались. Он денежки отвалил, чтоб Фараонии передали, а подчиненные сэкономить решили. Заплатили двести рублей провидице Заре за соломенных чучелок, а прочую сдачу припрятали до исхода дела. Точно спать не хочешь? Просто в хозяйской спальне свободная кровать имеется…

– Вот на ней и расположись. Не стоит Мишку твоего хождениями среди ночи будить, умаялся парень. - Волков придержал мой локоть, помогая подняться. - А я рядом в кресле устроюсь, побеседуем заодно, пока тебя не сморит.

Ко сну я решила не переодеваться,туфельки только скинула и забралась поверх покрывала на высокую постель. Грегори подвинул к кровати большое кресло и стал в нем походить на дежурящего у одра больного родственника.

– Соломенные чучела, провидица Зара, - напомнил он вполголоса.

– Ах, да. Началось все еще в жовтене. Соломенных кукол стали регулярно подкладывать под постель приставу в «Храме насладже…» Буковки перепутаны! Умора! Я тебе… уже говорила. Прости. Только действия эти гомункулы не оказали,то ли от слабости колдовства,то ли от того, что Блохин не в борделе развлекался, а к Нюте на свидания бегал. Там же от Сливовой до Гильдейской дворами всего ничего. А в грудене что-то произошло, что-то, заставившее дело ускориться. Барин на воды засобирался и, видимо, велел в свое отсутствие от Блохина избавиться.

– Заснула? – Через какое-то время раздался шепот.

– Что? - Встрепенулась я. - Нет-нет. Он велел и отбыл, а подручные закончили дело уж по-простому безо всяких смертных обрядов. Славная ведь версия? Все в ней сложилось одно к одному.

– Молодец, Гелюшка.

Хорошо, в темноте Грегори моей улыбки рассмотреть не мог. Позорище какое, расплылась Попович сиропной лужицей.

– Поэтому сегодня, когда Бобруйский сказал следы подчистить, один из помощников решил Губешкину на тот свет снарядить. Не потому даже, что след от нее к барину, а от того, что от гадалки тот про всего двеcти заплаченных рубликов узнать мог… Подчищалы…

– А другой?

– Какой другой?...

– Ты говорила, подручные.

– Говорила?… Говорила… Много их в Крыжовене. Гнилой городишко какой, от верхушки до основания. И не боятся же никого, ни бога, ни черта, ни императора. Потому что все далеко…– Семен перебирал своими длинными пальцами мои волосы, я прижалась губами к прохладной ладони. - Все далеко, а местное начальство близко. Закон себе отдельный придумали,исконно-посконный, дедами-пращурами завещанный. Только деды от того закона в гробах вертятся, на дела отпрысков глядючи. Приют сиротский в скотный двор превратили, детишек что поросят на продажу разводят лиходеи. Мишка мне такие страсти рассказывал… А Блохин твой столько лет это все наблюдал и мер никаких не принял.

– Может, мой …Степан Фомич большую операцию готовил? - шепнули мне в ухо.

– Тоже об этом подумала. Но тогда хоть что-то от его планов остаться должно было. Но Волков все документы в кабинете просмотрел. А он мужик вострый. Эх… Листок, что я в квартире покойного пристава обнаружила, должен немного свету пролить, а я ни строчки углядеть не смогла. Вот за это вас, чародеев,и не обожаю, все у вас не по-простому, все с колдунствами…Ты же Степану чародейских стекол посылал… Погоди, мне эту мысль подумать надобно.

– Успеется, Гелюшка. – Жаркий близкий шепот, от которого кровь по жилам бежит искристыми ручейками. – Расскажи мне побольше о городишке этом уездном, обо всем, что прознать успела.

– Расскажу, все расскажу…

Проснулась как по команде. Открыла глаза. Светало, Грегори сопел рядом на подушке. Перфектно. У него к холерическому темпераменту в комплекте еще и сомнамбулизм идет? Фрак Волкова висел на спинке кресла, сорочка же, распахнутая на груди, позволяла любоваться гладкой смуглой кожей до самого пупка. То есть, позволяла бы, если бы у меня было на то желание. Не было. Осторожно, чтоб не разбудить, спустилась я с кровати и побрела на двор. По утрам человечество посещают другие желания, определенные и неотложные. Единственное, на что отвлеклась, в спальню заглянула, чтоб оберег приказной из шкатулки достать.

– Доброго утречка! – По пояс голый Федор растирался снегом из свежего сугроба.

Мишка дрожал рядом с мужиком, но тоже отважно елозил ладошками по своей цыплячьей груди:

– Геля! У нас гимнастика!

Поздоровавшись, я продолжила путь, шаркая валенками, найденными в cенях. Из-за двери с сердечком мне были слышны басовитые хеканья, мальчишеский визг и прочие звуки, сопровождающие обычно утренний моцион берендийского сильного пола в зимнее время года.

– Геля! – позвал Мишка весело. - А у федора фамилия тоже Степанов! Представляешь?

Вот почему приличная девушка должна себе что-то представлять именно в местах уединения? Я промолчала.

– Γеля!

Ни минуты покоя.

– Геля!

– Ну чего разорался? - вполголоса сказал Федор. – В дом пошли, завтрак соорудим, воды согреем. Барышня Попович умыться и переодеться пожелает.

– Геля! – заорал пацан. – Мы в гостиной накроем, чтоб кухню тебе для омовения освободить. Я платьице и белье разложу на табуреточке,и чулки,и пантало…

– Умолкни! – не выдержала я. - Что ж ты меня, балбес, при коллегах-подчиненных позоришь?

– Мундир что ли она хочет? - спросил Степанов младший у старшего.

Донесшийся в ответ звук я определила для себя как подзатыльник. Двор наконец опустел.

Вернувшись через четверть часа в дом, я нашла кухню для своих нужд подготовленной. Партикулярное платье висело на стенном крючке рядом с банной пушистой простыней, белье стопочкой лежало на табурете, стол придвинут к стене, на полу бадья и два полных ведра, на плите котелок с почти закипающей водой, мыло, волосяная щетка, пучок шпилек разложены на другом табурете. Военный такой порядок, отчего-то смутно знакомый.

Кольцо с пальца сниматься не желало. Я дергала его и так и эдак, намылила даже тканую перчатку, но не сдвинула ни на вершок. Вот ведь чертобесия!

Сняла левую нитянку, бросила на пол, потянула правую, она тоже снялась. Кольцо осталось на пальце. Я проморгалась. Золотой крест на синем фоне. Сапфир, такие же у шефа моего в ушах какие-то чародейские функции исполняют. И глаза у Семена Аристарховича точно такого же оттенка, жалко, что во сне я их не видела. Нет, cтоп, об этом не думать! Почему я кольцо cнять не могу?

Через мгновение я рассмеялась, хлопнув себя по лбу. Это ведь обручка, старинная фамильная драгоценность. Грегори ее на меня давеча именно как на невесту надел. То есть, номинально, мы с ним обручились, значит,и снять его только с отменой обряда получится. Сейчас переоденусь и попрошу коллежского асессора меня обратно раскольцевать.

Плескалась я минут двадцать, еще двадцать приводила в порядок волосы и одевалась. Грязную одежду свернула тючком, после отсортирую, что в стирку, что в чистку, и вышла в гостиную. Оба Степановых при моем появлении вытянулись во фрунт.

– Вольно, – улыбнулась я. - Григорий Ильич почивает?

– Никак нет, – ответил Федор. - Господин пристав на службу отправились, велели мне при вашем высокоблагородии оставаться и транспортом обеспечивать.

– Перфектно.

Я прошла в хозяйскую спальню. На подушке, придавленный футлярчиком с «жужей» лежал бумажный лист.

«Ваше высокоблагородие Εвангелина Романовна, - написано там было витиеватым аристократическим почерком, – дела служебные вынуждают меня покинуть вас немедленно. Приказной Степанов остается в вашем полном распоряжении. Саквояж с деньгами, девяносто девять тыcяч восемьсот рублей ассигнациями, номера которых будут немедленно внесены в список младшим письмоводителем Старуновым, я изымаю. Жду вас с победою. К.а. Волков Г.И.»