Невеста с изъяном - Василиса Усова
В этот раз, мать не вмешивалась. Стоя у окна, она кусала край платка, не поворачивая головы. Будущие родственники и на нее произвели гнетущее впечатление, да только не дело, против слова мужа идти.
В лице Далибора что-то дрогнуло. Он поднял тяжелую руку, и погладил дочь по голове.
– Дура ты. Лучше плохой муж, чем никакого. – и разозлившись на себя за эту слабость, продолжил с ожесточением, – Али хочешь, чтобы мне в старости каждый пальцем в спину тыкал? Мол не выполнил свой родительский долг, не устроил судьбу дочерей. Да ты первая и обвинишь меня, что в девках осталась.
– И слова не скажу, батюшка! Пусть Олея свое счастье устраивает, она многим по сердцу, и достойна этого. Только не отдавайте за дурня!
– Цыц! – рассердился отец, – Что обо мне люди скажут, коли я младшую выдам, когда старшая не пристроена? Я все решил, так что перетряхивай свое приданное, да готовься по осени в новый дом хозяйкой вступить.
Тяжело поднявшись, он прошел через горницу, и вышел, хлопнув дверью. Эвелиса осталась сидеть на полу, уткнувшись лицом в ладони. Никогда за всю жизнь, ей еще не было так больно и тошно. Выждав некоторое время, мать потянула ее за плечо.
– Ну, ну. Ни к чему убиваться. Никуда от своей женской доли не денешься, и спорить нечего. – голос ее звучал непривычно мягко, – Ступай умойся, да не серди батюшку, о тебе же радеет. И приданное за тобой даст не меньше, чем за Олею. Приживешься в новой семье, а там стерпится-слюбиться. Вышла бы лицом, так выбирала бы, а так, бери, что досталось.
Всхлипнув, девушка ожесточенно протерла глаза, чувствуя, как начинает гореть кожа.
– Все равно… не пойду за него! – запнувшись выдохнула она, и не дожидаясь реакции матери, выскользнула на женскую половину.
ГЛАВА 3. Сестры
Когда закончились слезы, отчаяние стало только острее. Лицо детины, размазывающего по столу хлеб, почти стерлось из памяти, а вот колючий взгляд его старшего братца никак не шел из головы. Слишком уж он смотрел на нее оценивающе, как на будущую собственность.
Хоть сор из семей и не принято выносить, но многое ли утаишь, в деревне? Случались истории, когда старшие братья слишком робкого мужа, распоряжались младшей невесткой на свое усмотрение. И слова никому нельзя было сказать. В таких случаях всеобщее осуждение всегда падало на голову девушки. Если Палюш захочет воспользоваться своей властью над ней, никто же не вступится. Тем более, его брат, деревенский дурачок, даже не заподозрит неладное.
Эвелиса вцепилась пальцами в подушку. В чужое благородство она не верила, а уж в добрые помыслы и подавно. Не надо было даже слишком уметь разбираться в людях, чтобы понять, что представляет из себя ее будущая семья. Склочного вида свекровь, ее старший сын, в котором чувствовалось что-то гадкое, как в подгнившем яблоке, и безмолвный детина. Может, младший сам по себе и не плохой, но ведь дурень деревенский!
Хотелось укрыться в чувство жалости к себе, как в одеяло, и спрятаться. Куда-нибудь далеко. От батюшки и от матушки. От всех. Словно в клетке, из которой только один выход, но стра-ашный. Сразу на него и не решишься, да только и другого видимо нет.
Неслышно скрипнула дверь, и в комнату прошла младшая сестра. Впервые в жизни Эвелиса ощутила к ней острую зависть, почему Олея уродилась такой, гораздо лучшей? Все ей легко дается, лишь потому что красавица. Почти сразу девушка устыдилась собственных мыслей. Раз судьба наделила сестру, значит, та более достойна. Только и всего.
– Тебя можно поздравить? – прозвучал в темноте певучий голос, – Жених, говорят, подходящий сыскался?
– Подходящее некуда, – буркнула Эвелиса, не поворачивая головы, – Сама себе завидую, от счастья такого.
– Да, я уже понаслышалась про их семью. Сорочиха баба злая, первую невестку со свету сжила, над второй теперь измывается. Палюш ихний не лучше, говорят как выпьет, так себя не помнит. Ему и жениться второй раз то пришлось, потому что родители девчонки заставили, которую он прижал где-то в поле. Благо, хоть вдовцом уже был. А Тиша-дурень, спокойный, разве что иногда настроение дурное найдет, да и то, лишь поколотит. С ним только Палюш и может управиться.
– И зачем ты это все мне рассказываешь? – сухо поинтересовалась Эвелиса, – Позлорадствовать хочешь? Так не надо. Я лучше в омут… чем к ним.
– Угу, и похоронят тебя за оградкой кладбища. Кажный, кто мимо пройдет, будет плеваться. И покоя тебе не станет, будешь маяться в темноте, веки вечные.
– Можно подумать, сейчас он есть, этот покой…
Однако уверенности в голосе девушки не было. Страх перед тем, что будет «там», за чертой, был так же силен, как и перед тем, что ожидало ее здесь. Снова накрыло чувство безысходности, разве что плакать уже сил не было.
Олея осторожно опустилась на кровать старшей сестры, и некоторое время молчала, словно собираясь с духом.
– Мы сегодня с Янушем гуляли, под яблонями, – начала она не так уверенно, – Разговаривали. Он мне ожерелье янтарное обещал подарить на свадьбу, и сережки к нему. Да такие, что ни у кого из девок нет. Давно на них копит, каждую монетку откладывает.
– Рада за тебя, – с трудом отозвалась Эвелиса, – Не сомневалась, что у тебя счастье сложится. Но иди лучше матушке похвастайся, она сумеет за тебя от души порадоваться, а я сейчас нет.
Младшая сестра продолжила, как ни в чем не бывало, словно не расслышав сказанного.
– Купить, правда, еще не успел, завтра только в город на ярмарку собирался. Мы с ним вместе подумали… Ты хоть и Оглобля, а все же родная мне кровь. Добрая к тому же, хоть и слишком покладистая. Жалко мне тебя, изведут же…
Неожиданно всхлипнув, Олея утерла нос краем одеяла, и торопливо продолжила:
– Батюшка решения менять не собирается, хочет сбыть тебя, и забыть. Я уже приспросилась у матушки. Так что бежать тебе надо, и далече, чтоб не сыскали.
– Бежать? – эта мысль прежде не приходила ей в голову, – Но куда? И
