Тать на ваши головы - Екатерина Александровна Боброва

Что делать? Без языка явно ничего. А язык не факт, что осилю. Мне английский пришлось буквально вбивать в себя, чтобы по работе продвинуться. Смешно сказать — до гипноза дошла от отчаяния, но тот почему-то не сработал, зато помогла репетитор с разработанной методикой для сложных, как у меня, случаев. Здесь же репетиторов не предвидится. Надо хоть бумагу и карандаш у старухи попросить. Начну долгий путь к знанию.

Стон ворвался в мои размышления, сковав ноги, и я испугано замерла. Вечерний свет уже ложился на кусты, придавая теням причудливые формы. Было тихо, и стон, нарушивший эту тишину, плеснул холодом в спину. Я со страхом поняла, что отошла прилично от моста и совсем не готова встретить местную реальность, причем в ее неприглядном виде. Еще и одна, без бабули, к которой уже успела проникнуться доверием. Но и уйти...

Стиснула зубы, напомнив себе, как лезла два года назад на Эльбрус — устроила отпуск с проверкой характера. Прокляла, конечно, и себя и затею, но до вершины доползла. На упрямстве.

А тут? Может, и нечего бояться. Пока не проверю — не узнаю. И я шагнула на склон.

Раздвинула кусты. Присвистнула. Выругалась. Бояться следовало не мне. Лежащему на земле мужику явно пытались проломить башку. Он был еще жив, но без сознания. Дышал рвано, тяжело, а землистый цвет лица намекал, что бедняге сильно нехорошо.

Я подняла глаза к закатному небу. Вот он — шанс нанести пользу. Только как и чем? Позвать старуху? Вряд ли та обрадуется еще одному рту. Скорее всего, откажется тащить раненого под мост. У мужика могли быть проблемы с законом, или, наоборот, он тот закон защищал. Имею ли я право подставлять бабулю и детей? Нет.

«Это вообще не мой мир», — напомнила очевидное.

Шагнула назад, выругалась, услышав очередной стон сзади.

До моста добралась быстро. Есть все же преимущество в том, чтобы не знать языка. На вопросительную фразу развела руками, мол, черт знает где шлялась и зачем.

Старуха посверлила меня подозрительным взглядом и успокоилась, а потом удалилась ниже по течению.

Я быстро набрала какого-то тряпья. В банку налила фирменного бабулиного чая, взяла зеленого порошка, которым старуха свой порез посыпала. Приложила палец к губам, малыши серьезно так кивнули, точно поняли.

Место, где лежал болезный, я проскочила. Пришлось, ругаясь, вернуться. Нашла по стону и обрадовалась — жив.

Сначала наломала веток, кинула сверху пару тряпок, перекатила на ложе мужика. Накрыла сверху тряпьем. Подоткнула, чтоб не дуло, отмечая то, что не заметила сразу: приличные ботинки, штаны, пальто. Занятно. Моя находка не так проста. По карманам шарить не стала, решила, что лишние знания к печали.

После моего порыва доброты мужик стал выглядеть как тот француз, что зимой из Москвы драпал, пахнуть так же, зато мерзнуть перестал...

Потом занялась головой: засыпала порошком, перевязала выстиранными накануне полосками ткани, которые здесь заменяла перчатки. Попыталась напоить раненого, но только пролила чай.

Выдохнула. Оглядела результат своих усилий, понимая, что мужик вряд ли переживет эту ночь. И такая обида взяла... Точно мы с ним уже породниться успели, и он мне не просто шапочно знакомый, а кто-то дорогой. Короче, жаль стало потраченных на него сил и украденных ради него вещей. Положила ладонь на мужской лоб, вспоминая то ощущение тепла, которое чувствовала, когда оживляла цветок.

В себя пришла лежа на чем-то жестком. Непонимающе приподняла тяжелую и пустую, точно с похмелья, голову. Оказывается, меня вырубило, и, судя по тому, что стемнело, на пару часов, не меньше.

Я напряженно прислушалась. Надо же. Сопит так сладко, еще и похрапывает. Удивительное дело, удивительная я.

Будить не стала от греха подальше.

Ошарашенная, подобрала банку, остатки порошка и потопала, благо звезды здесь яркие такие, аж за душу берут, обратно под мост.

Там уже спали. Вороватой мышкой прокралась к себе на лежанку. Старуха неодобрительно всхрапнула, но просыпаться не стала.

А я лежала, думая, что мужику повезет, если ночью не будет дождя. Впрочем, ему вообще повезет, если доживет до утра, хотя я почему-то была уверена, что доживет.

Глава 2

Утром мне устроили форменный допрос. Взглядами. Старуха открыла было рот, чтобы разродиться гневным: «Где шлялась, зараза, еще и тряпки украла?» — но вспомнила о бесполезности траты на меня слов и заткнулась. Выражение морщинистого лица стало точь-в-точь как у собаки, которая пытается донести до хозяев, что в гробу она видела их беззерновой сухой корм и ей лучше вон ту котлетку со стола дать. Но ведь не понимают, сволочи...

Не найдя меня вчера под мостом, бабуля решила, что постоялица — и ведь только сработались — удрала за лучшей долей. Обиделась, естественно. Прокляла меня раз десять, не меньше. Утром же сильно удивилась, обнаружив около бочки. И вот теперь мучилась сомнениями, не зная, то ли радоваться тому, что ошиблась в выводах, то ли ожидать от меня еще больших странностей.

Я же мило улыбалась, помогала с завтраком и веселила детей, показывая на пальцах смешные сценки. И молчала.

Поймала себя на том, что молчание начинает мне нравиться: помогает анализировать, не путать мысли, не тратить силы на глупые споры и ругань. Ведь если бы мы со старухой понимали друг друга, сколько раз успели бы поругаться?!

Впрочем, я не впала в прелесть, понимая, что с каждым днем мой разум все больше выстраивает стену между собой и социумом. И то, что я начала находить преимущество в молчании, первый шаг к этому. Дальше я стану считать себя особенной настолько, что место под мостом станет для меня нормой. И мне будет казаться, что ничто другое мне не подойдет.

«Что вы! Какой дворец? Ни за что не променяю его на подмостовье».