Плоды школы Верт - Таша Ульянова
Их руки встретились в союзе. По телу Бербериса будто молния прошлась. В животе набухал жар, под ладонями раскалялись сверкающие шелка платья герцогини.
— Вы сегодня как никогда великолепны, — признался Берберис.
Лёгкий кивок был ему ответом — Боровинка привыкла получать комплименты.
— В поиске подобной красоты я бы, не задумываясь, обогнул весь свет.
— Вот как? — герцогиня в раздумье склонила голову. — Вы очень прямолинейны, граф. То есть, говорите чересчур прямо. Меня это отвлекает. Давайте танцевать молча.
Она охотно болтала с прежними партнёрами — Берберис сам видел, и прервала это занятие только сейчас. Нужно было исправлять ситуацию, однако все связные мысли полностью выветрились от волнения, осталось то самое жгучее томление, передать которое на словах запретила дама сердца.
Музыка закончилась раньше, чем предполагал Берберис, а его намерение так и осталось нереализованным. Личико Боровинки сложилось вопросительной миной — пора бы раскланяться.
— С первой встречи вы вскружили мне голову, герцогиня, — прошептал Берберис. — Я всецело принадлежу вам и взамен на ещё один танец готов предложить свою жизнь…
— Но у меня тоже кружится голова, — Боровинка мягко отстранилась. — Рада была поговорить. Всего хорошего.
Берберис опомнился лишь у стола с вином. Он не знал, какой бокал по счёту пьёт, однако даже этого количества оказалось явно недостаточно, чтобы забыться.
— Вижу и второй танец провалился, — поигрывая веером, Череша показалась из-за спины. — Вашей Светлости пора подучиться такту.
— Сейчас же перестань!
— Конечно, Ваша Светлость может указывать простолюдинке. Как дочь торговца, я не могу ждать от Светлости иного обращения, чем на «ты». Однако смею заметить, что заслуживаю толику внимания, поскольку объект вашего желания — герцогиня сегодня облачена в ткань, которую поставляет мой отец, следовательно, я косвенно причастна к вашему помешательству.
— Прекрати!
— Как будет угодно, — Череша низко поклонилась и ушла.
Эта сцена не ускользнула от внимания окружающих. Берберис словно воочию увидел, как пересуды движутся по залу волной. Когда отголосок скандала достиг уха Боровинки, он в смятении выбежал вон.
Глава 7
Морозный воздух звенел, а звёзды кололи чёрное небо иголочками. Печать луны сдерживала зарю до назначенного часа.
Берберис брёл по школьной территории, не замечая ничего вокруг. Просто предался ходьбе, как единственному душевному движению, на которое ещё был способен. Украшенная лампами улица осталась далеко позади. В корпусах и парке царил мрак, лишь кое-где на стенах вспыхивали огни факелов — стражники совершали обход.
Справа раскинулись дома для слуг, слева — сараи и загоны для скота. Хуже, если окоченевшего графа найдут в снегу по соседству с курами. Берберис невольно задумался о подходящем месте для смерти, как его меланхолию нарушило постороннее присутствие: из-за угла показался профессор Узвар, укутанный в плащ по самую макушку. Покрутившись по-над стеной, профессор осторожно побрёл к дальним строениям.
Наверняка старик выпил пару лишних бокалов в честь праздника и теперь не может отыскать дороги домой — Берберис слышал, что с пожилыми людьми подобное случается. По сути, ему своих забот хватало, но совестливость проклюнулась сквозь скорлупу эгоизма и усугубила душевные страдания. Вздохнув, граф побрёл за Узваром.
«На улице холодно, я проведу вас к теплу», — обращение звучало глупо, поскольку сам Берберис разгуливал по морозу в камзоле. Он подумал про это, а ещё осознал насколько окоченели его пальцы, когда отворял покосившуюся дверь заброшенного сарая.
Профессор как раз зажигал свечу на низеньком столе. Услышав шаги, он вдруг метнулся в угол, обронив свет на грязный пол.
— Не пугайтесь, — Берберис наклонился за свечой. — Вы заблудились?
Далеко не зимний холод вдруг сковал его члены: со столика на Бербериса глазело уродливое воплощение некоего зверя, страшного не только по своей природе, но и по неумению ваятеля. Тёмная скульптура была вылеплена из золы и глины, и изображала пучеглазую пакость на четырёх ногах.
Профессор выдвинулся из угла семенящими шажками, чтобы на расстоянии вытянутой руки вовсе упасть на колени:
— Не погубите, Ваша Светлость! В моих подношениях нет ни капли крови! — перед уродцем лежала рябина.
Берберис покрепче ухватился за свечу и переместить взгляд с глиняной твари на профессора:
— Так вот каков из себя драконопоклонник.
Узвар горестно покивал головой: стар и немощен.
— А где остальные?
— Я один, — поклялся профессор. — Знания ритуалов мне передала мать, я же ни с кем не делился.
— Вы были добры ко мне, — Берберис никак не мог отпустить свечу. — Покиньте школу с первым лучом рассвета.
Узвар смахнул слезу:
— Я принимаю условия. Только мне горько остаться в вашей памяти кровожадным еретиком. Знайте, граф: за всю жизнь я и мыши не обидел, мои подношения — лишь ягоды и фрукты взамен на продление жизни.
Звучало как вымысел или бред больного, но достаточно было внимательно взглянуть на профессора, вопреки всему держащегося за жизнь, чтобы крупица сомнения упала в душу.
— Я сильно рискую, но полнолуние — период, когда грань между мирами истончается и древнему богу легче проникнуть к нам. Святая Церковь лишь из страха и зависти нарекла Дракона «демоном», ведь ОН грозный конкурент. Дракон творит чудеса лучше любого Святого, причём не в древних писаниях, а здесь и сейчас. Но требует подношений. В моём случае, чудо — вымученное. Дракон пресыщен бескровной едой, оттого моя жизнь размазана по старости и больше тянется, чем течёт.
Ещё не план и не идея, а лишь неясный задаток мысли стал образовываться в голове Бербериса. Чёткое желание не успело сформироваться, как решительность разразила тишину одной фразой:
— Я хочу говорить с ним!
— Говорить с Драконом? — Узвар не на шутку испугался. — Зачем вам это?
— Или я приведу охрану! — Берберис затряс над профессором свечой, словно клинком.
Орошённый воском, тот сжался вдвое.
— Я покажу Вашей Светлости Дракона. Он придёт на мой зов. Только прошу: будьте осторожны и… учтивы.
Старик умолк. Укутанный в плащ, он стал напоминать лежащий на полу тугой тёмный кокон. Потянулись минуты, свеча утратила не меньше сантиметра от первоначальной длины, а профессор не подавал признаков жизни. Берберис склонился и осторожно коснулся Узвара. Странно, но пальцы будто касались не живого человека, а безжизненного полена.
Берберис приблизил свечу к лицу профессора, из-под капюшона вырвался дымный хрип, чуть не погасивший пламя. Неожиданно кокон разверзся сгустком тьмы. Сначала показались когтистые пальцы — по четыре фаланги на каждом, затем из профессора вырвались длинные лапы. Дракон выбирался из своего миньона, словно настырная крыса сквозь крохотную щель в стене. Он оказался чернее любой тени и выше любого
