Сказки Королевства. Часть 2 (СИ) - Елена Владимировна Добрынина
Да я уже поняла… «К нам едет ревизор», «герцог Бэкингем в Париже» — внезапно всплывают в памяти разные варианты, приходится даже головой помотать, чтобы отогнать подобные ассоциации..
— Алина, — произносит Рэн как-то особенно проникновенно, — мне нужно будет ненадолго уехать.
И отходит подальше. Молодец, Ежова, довела монарха, вон, шугается уже..
— Куда? — безмятежно спрашиваю и делаю шажок вперед.
Так, а кто это так красиво плечами пожимает и глазки в сторону отводит?
— Зачем? — продолжаю допрос и улыбаюсь, улыбаюсь.
— По государственным делам..
А, ну конечно, у нас теперь других и не бывает, у нас даже дети на горшок исключительно по ним и ходят..
— Надолго? — Чувствую, от улыбки сейчас челюсть сведет..
— Недели на две..
Чего?
— Р-э-эн? — сладенько тяну, надвигаясь широко скалящейся грозовой тучей.
Муж сначала инстинктивно делает шаг назад, выставляя вперед ребенка, потом все же берет себя в руки, и объясняет:
— Раз новые территории формально будут пока принадлежать Королевству, мне, как действующему правителю нужно хотя бы взглянуть на них, и так дотянули уже до последнего.
И мне, понятное дело, с ним нельзя. Во-первых, дети не отпустят, во-вторых, монаршей семье всем вместе покидать столицу запрещено, обязательно кто-то должен здесь присутствовать. Тут в мою голову приходит довольно неприятный вопрос.
— Ваше Величество, — спрашиваю, — а не подскажете, кому в ваше отсутствие положено разгребать все ваши… рабочие дела?
Рэн молчит, смотрит только на меня жалостливо, будто соболезнует… Ну я так и знала. опять Ежовой за всех отдуваться..
Мысль, которая приходит мне в голову от испуга, я даже озвучивать не стала, а то еще монарх у нас заикаться начнет. Он, конечно, к моим заскокам привычный, но кто знает… А подумалось мне малодушно, нельзя ли на время путешествия назначить Ее Величеством кого-нибудь другого, того же Гилфомиана, например… он умный, а я даже географию еще пока не в полном объеме освоила.
— К этому времени мы близнецам ограничители сделаем, с ними будет проще, — начал уговаривать меня подлый интриган.
Ха-ха, сам бы на такое точно не купился, я думаю. Но выбора-то нет особо. Начинаю понимать Аодхана: я бы тоже куда-нибудь с удовольствием слиняла.
— Ладно, — говорю после некоторого молчания, — разберемся. Но теперь ты их укладывать на ночь будешь.
— Договорились, — с облегчением улыбается Рэн, и я понимаю, что ужасно продешевила.
— И подарки привезешь..
— Конечно.
Вот же… Что ж ты, Алинка, немерканительная такая, даже попросить толком нечего, хотя…
— И подаришь незабываемую ночь… нет, две.
Виррэн как-то с подозрением косится на меня секунды две-три, а потом в его глазах мелькает понимание..
— Поспать?
— Ахха, — соглашаюсь, — поспать.
Вот же, и тут никакой тебе интриги..
Мы сидим на кушетке с мальчишками на руках и по очереди вздыхаем о нелегкой своей судьбине.
В общем, не знаю, как насчет богов, но королями быть очень непросто. Да и богам, подозреваю, ничуть не слаще.
Сердце Эорики
Иллойэ неспешно шла через лес. Светлый и воздушный в этих краях, он впускал в себя утренние солнечные лучи, наполнялся ими, сам становясь солнечным, золотистым и по-летнему теплым. И дышалось в нем на удивление вольготно. Кристально-свежий воздух, сладковато-терпкий от смолы и трав пился вкусно и легко, как слегка хмельной напиток, но, в отличии от последнего, дарил мыслям умиротворенную и спокойную ясность. Сильные ладони с длинными пальцами скользили по атласно-гладкой или бугристо-шершавой коре стоящих вдоль тропы деревьев, гладили шелковистую зелень кустарников, срывали то тут, то там спелую, заботливо выращенную и с радостью отданную ягоду.
У пышного куста боярышника Хозяйка остановилась, обошла его кругом, полюбовалась густыми алыми гроздьями на ярко-зеленом фоне, улыбнулась открыто и, нежно, заключила растение в объятия, будто старого друга. А потом с уважением принялась срывать там, где позволил боярышник, тонкие веточки с листьями и ягодами. И, сидя на солнечном пригорке, как самая обычная крестьянская девчонка, женщина плела венок, крепко связывая концы гибкими зелеными ростками, и жмурилась от веселых солнечных лучей, целующих длинные русые ресницы и молочно-белые щеки.
Легкий порывистый ветерок кинул ей в лицо прядь длинных, совершенно прямых золотистых волос, и Хозяйка леса со смехом поспешила ее убрать. И пальцем погрозила хулигану «Не балуй». Тот, словно проштрафившийся щенок заскакал вокруг, стал подлизываться, кружить уже начинающие опадать листья в красивом танце, играться с птичьими перьями, которыми был плотно расшит ее тяжелый длинный плащ. Она движением пальцев отпустила озорника и с наслаждением вытянулась прямо на травке, подложив руки под голову и с интересом вслушиваясь в то, что происходит в лесу, как бурлит, кипит с виду такая незаметная жизнь.
Иллойэ всегда считала себя счастливицей: она везде могла чувствовать себя как дома, весь мир был для нее. Это других детей пугали: не ходи в лес, заблудишься, заплутаешь, зверь лесной задерет… Ей же лес был и огромным дворцом, прекрасным и таинственным, в котором она ощущала себя настоящей принцессой, и бесконечно интересным неизведанным миром. Она могла часами лежать на полянке, наблюдая за муравьями или слушая шелест трав. Но больше всего любила птиц — вольных, крылатых, смотрящих на все с такой высоты, что дух захватывало.
Когда мама рассказывала ей вечером сказки про детей, потерявшихся в темном лесу и про страшную колдунью или про маленькую девочку, которую злая мачеха послала в зимней лес в надежде, что ее там волки съедят, маленькая Иллойэ только диву давалась: что только не придумают эти странные эльны, как же можно в лесу заблудиться? И разве девочка та была столь глупа, чтобы не сказать волкам заветное слово?
Мама тогда гладила дочку по светлым волосам и называла маленькой дикаркой. А отец… он смеялся тихим грудным смехом так, что на душе становилось радостно, будто после долгой затяжной зимы пришла теплая и пышная весна.
Отец… Дня не проходило, чтобы Иллойэ не вспоминала о нем и не чувствовала внутри светлой печали и необъятной безусловной любви, которую он ей дарил. Он был красив, Эорданн Хранитель, один из первых Королей этого мира, она не видела эльна краше. Не зря сама Прекраснейшая питала к нему нежные чувства, так и оставшиеся без ответа. Он ценил, уважал, жалел Весеннюю деву, но любил только Марику — мать Иллойэ. И дочь единственную обожал как чудо, дарованное небом.
— Слушай, сердечко мое, закрой глаза и слушай, — его красивые длинные пальцы, такие большие по сравнению с крошечной детской ладошкой, ложатся совсем рядом на шелковистую зеленую траву.
Иллойэ хватается одной ручонкой за эти пальцы, другой отчаянно сжимает в кулачке зеленые ростки, да еще и
