Мачеха Золушки - попаданка - Мария Максонова
Иногда я и сама чувствовала себя таким вот шариком. В юности мечтала стать звездой, окончила театральный, хотела блистать в фильмах... но распределение в ТЮЗ, неудачное замужество, пара незаметных эпизодических ролей в кино... все завертелось-закрутилось, менялся мир, менялась я. И вот мне уже шестьдесят, режиссер намекает на то, что пора уже на покой. Впрочем, не увольняет — за такую зарплату мало кто соглашается играть, а у меня хотя бы пенсия.
— Анна Павловна, не расстраивайтесь. Какие времена, такая и новогодняя ёлка. Последняя, между прочим, в этом году, — улыбнулась Арина, милая девочка, игравшая Бабу Ягу. — Давайте лучше посидим в гримёрке, попьём чай. Всё-таки, последняя ёлка в этом году! — Она небрежно оторвала с лица бутафорский крючковатый нос, а вот нарисованные морщины так и остались, расчерчивая юное лицо. Как она там теперь? Неужели тоже оказалась на месте той, что играла? Каково молодой девчонке стать старухой-ягой?*
— Да, ты права, идем, — тяжело вздохнула я, аккуратно вешая треснувшую игрушку на елку. — Нужно заесть расстройство чем-нибудь сладким. У меня как раз есть коробочка конфет от старого поклонника.
— Анна Павловна, а вы только молодеете, уже шестьдесят, а все поклонники конфеты носят! — рассмеялась Арина. – Всё-таки правильно, что роль Бабы-Яги играла я, у меня таких ухажеров нет.
Я вяло улыбнулась. Остатки былой роскоши, поблекшая позолота. Сейчас я бы хотела не внимания престарелых поклонников, а верного мужа рядом. Это в молодости я все носом вертела: тот не хорош, этот недостаточно амбициозен. А сейчас думаю, что главное — это любовь крепкая. Да только поздно уже.
В гримерке мы оказались женским составом — мужская часть труппы отправилась выпить водочки за сценой. А здесь в основном молодые девчонки. На стол собрали у кого что было.
— Анна Павловна, ой, у вас на голове... посмотрите в зеркало, — вновь подсказала Арина.
Глянув, я удивленно открыла рот. В волосах парика застряло несколько кусочков воздушной кукурузы. Что ж за невезение! Попыталась их выпутать, но руки затряслись.
«Неужели этого я хотела от жизни? Быть старой бабкой в кругу юных девчонок, с которой общаются из жалости, раздавать советы, потому что своей жизни нет, да выпутывать еду из волос», — крутилось в голове.
Что-то я совсем расклеилась. Нужно быть позитивнее, нужно стараться, жизнь еще не кончилась. Нужно пытаться идти в ногу со временем и вытягивать себя за уши из апатии. Как всегда, все самой и ради себя, но хоть так, хоть обузой никому не быть, пока ноги ходят и руки двигаются, а память способна удержать пару строчек очередной роли. А так хочется жить ради кого-то... но услышать заветное «мама» мне этой жизни не довелось, только на сцене.
Вокруг суетились девчонки, переговариваясь, но вдруг холодом продрало по спине, я, вздрогнув, обернулась. Дверь в гримерку распахнулась, на пороге застыл человек в голубом костюме Деда Мороза. Очень колоритный мужчина: высокий, широкоплечий, с бело-серой бородой будто из натуральных седых волос и в чудесном костюме, полностью расшитом ярко блестящими кристаллами, наверное, Сваровски, и пушистым белым мехом. Посох не просто деревяшка с мишурой, а будто покрытый блестящим инеем с фигурным навершием в виде снежинки. Ох, какие костюмы делать научились, а у нас старый потрепанный без каких-либо украшений.
Актрисы засмеялись, зазубоскалили.
— Вы что наделали, охальники?! — неожиданно выдал гость угрожающим, будто рокочущим басом.
– Дед, ты чего, с дуба рухнул? Мы-то тут причём? — возмутилась Лиза, девочка игравшая Элизу из сказки про Диких Лебедей. Странная роль, вставленная режиссером только ради эффектных трюков.
— А вы вообще кто? — заторможенно отреагировала я. — Вы же не Новиков, и костюм у него другой, красный.
— Я, устав от трудов праведных, хотел отдохнуть, а что увидел?! В храме искусства детей дурному учат, плохое поведение одобряют! — странны Дед Мороз не желал выходить из своей роли.
— Ну разве ж это храм. Так, храмик. Малюсенький, — Марьяна продемонстрировала размер на пальцах.
— Да разве нас кто-то послушает? Делаем то, что сказали, — пожала плечами Оксана.
— Старик, шел бы ты отсюда. Сквозняк создаешь, — пренебрежительно поморщилась Сандра.
— Не по адресу возмущаетесь, дедушка. Это не мы их родители, — хмыкнула Алёна.
С каждым их словом Дед Мороз будто все больше мрачнел:
— Вижу, вас уважению к старшим тоже не научили, так чему же вы можете научить детей малых? Только тому, как сказки волшебные портить! — он говорил так, будто для него все это действительно много значило. Я отчасти его понимала, сама болею за родной театр, но это какой-то перегиб.
— Всё, дедушка, успокойтесь, мы осознались. Хотите печенюшку? — постаралась улыбнуться Марьяна.
— Послушайте, давайте спокойно все обсудим. Я понимаю, что вы расстроены представлением, мы тоже не в восторге, но, если разобраться... — попыталась я стать голосом разума.
— Ещё раз — не по адресу претензии высказываете, дедушка, — перебила меня Алена. — Мы просто актёры, сказано играть — играем, а все вопросы к режиссеру, — она махнула рукой в сторону двери.
Мне показалось, что в комнате стало еще холоднее. Я даже покосилась на окно проверить, не открыл ли кто форточку, но нет.
— Сумасшедший какой-то, — прошептала Арина.
Вдруг Дед Мороз резко ударил посохом по полу, и я увидела, как от этого удара по линолеуму поползли ледяные узоры. Ахнув, я подогнула под себя ноги, но белые рисунки, будто по старому стеклу, расползлись по всей комнате, поднялись по стенам. Следом ярко сверкнула снежинка в навершие его посоха, от нее отделились одиннадцать ледяных снежинок. На миг они замерли перед ним полукругом, я замерла, чувствуя, опасность. Хотелось сбежать, спрятаться, но я не могла заставить себя встать. А потом снежинки резко рванули по направлению к девушкам. Кто-то закричал, кто-то ругнулся. Я попыталась отмахнуться от снежинки, приблизившейся ко мне, словно от осы, но, едва она прикоснулась ко мне, как все мое тело сковал ледяной холод. Я замерла, не в силах пошевелиться, в то время как вокруг меня начала нарастать ледяная корка, все увеличиваясь, пока я не оказалась внутри огромной глыбы льда. Я не могла даже моргать, но оставалась жива.
Я могла только
