Хозяйка старой усадьбы (СИ) - Скор Элен

Юлька вышла проводить меня до машины.  Глаза подруги подозрительно блестят, но при мне она держится, не проронив ни слезинки. А ведь ей завтра расхлёбывать всё, что мы с ней заварили.

Сейчас уже почти ночь, темнеет.  А уже утром откроется, что у моего бизнеса несколько дней как новый хозяин. А квартира и почти достроенный загородный дом сегодня перешли в собственность Юльки.  Всё остальное, вплоть до последней булавки, принадлежащей мне, она получит после моей смерти. Впрочем, там практически ничего не осталось, даже фамильные украшения я уже давно передала в руки подруги, оставив себе только ту самую любимую подвеску серебристого металла в виде снежинки, усыпанной множеством крохотных, вспыхивающих искорками камешков. Сейчас она поблескивала у меня на груди.

Подруга крепко обняла меня за плечи.

- Ты звони.  Каждый день звони.

Она всхлипнула. У меня тоже предательски защипало глаза.

Не время раскисать! Только не сейчас. За весь  этот месяц я не дала себе ни минуты на жалость. Вот когда останусь одна, тогда наревусь от души. Как бабушка Анна, по ночам в подушку.

Решительно оторвала от себя подругу, и села за руль. Машина мягко заурчала, набирая скорость. От ресторана только одна дорога, вон за тем крутым поворотом, через мост, а там уже рукой подать до аэропорта.

Заходя в поворот, нажала педаль тормоза, чтобы сбросить скорость. Педаль провалилась до упора, машина неслась, не сбавляя скорости, на ходу снося ограждение моста. Секунда свободного падения и громкий всплеск. В открытые окна устремились потоки воды. Пока возилась с застёжкой ремня безопасности, салон затопило полностью.

А может это к лучшему? Вот так? Сейчас и сразу?

Машина достигла дна, поднимая облачко ила, я, не шевелясь, смотрела на поднимающиеся вверх пузырьки воздуха, провожая их глазами.  Там, сверху, вспыхнуло светлое пятно.

Как  там говорят, нужно идти на свет? Вот и я пошла, вернее поплыла. Длинное вечернее платье, намокнув, тянуло вниз и мешалось в ногах.  Легкие горели огнём, но я упрямо плыла на светлое пятно над головой, пока меня словно поплавок не выкинуло на поверхность воды. Глаза резанул яркий дневной свет. Прямо над головой светило солнце, а ведь всего минуту назад была ночь. Из последних сил  поплыла к берегу, и, зацепившись руками за прибрежную корягу, провалилась в спасительную темноту.

Глава 2

Сознание рывками пробивалось, словно через толстый слой ваты. Слышались далёкие, глухие голоса.

- Сюда, сюда! Скорей!

- Жива?

- Кажется, жива, но не в сознании. Вон как в корягу вцепилась, не разжать!

- Аккуратнее ты, остолоп. Чай барыню несёшь, а не девку чернявую.

Меня закачало, словно на волнах, и сознание вновь унесло в тишину.

В очередной раз  очнулась от того, что лицу было сыро и холодно. Я в раю?  Раз здесь есть вода, я, точно, не в подземном судилище, там вроде жарко должно быть, а здесь прохладно, даже очень. Мокрая одежда облепила тело, и я основательно продрогла. Какие-то условия у них в раю некомфортные!

По лицу кто-то продолжал возюкать мокрой тряпкой. Доносилось птичье пение и ржание лошадей. Странно, ладно райские птицы, ну а лошади здесь откуда?

- Что ж  вы барыньку-то не уберегли? Кровинушку мою! Каталина, девочка моя, что ж я твоему батюшке скажу?

Кто-то завывал у меня над самым ухом. От громкого женского голоса снова заболела голова, я поморщилась.

-  Да что ты голосишь, жива твоя барыня, гляди, вон шевелится.

Мужской басовитый голос осадил завывающую женщину, та примолкла, а у меня от холода зуб на зуб не попадал, выбивая чечётку.

- Вишь, дрожит вся.  Переодеть бы её, чай не лето, а то заболеет и, действительно, помрёт, - продолжил мужской голос.

- Типун тебе на язык, Касьян!

Заохала женщина.

- На всё воля Божья.

Послышался другой женский голос.

- Видно, не время ещё в священные чертоги отправляться. Как только выжила? Столько времени под водой пробыла. Да и прав Касьян, не лето, вода холоднющая!

- Переодеть барыню нужно.

- Там в повозке, в саквояже смена белья и  платье тёплое. Сестры в дорогу собрали.

- Касьян, неси саквояж из повозки. Да колесо чини, барыню скорее в дом нужно, обогреть. Как бы, действительно, не приболела.

Меня снова затормошили, и сознание уплыло в темноту. Мне снился сон.

 Девочка лет пяти с длинными каштановыми волосами в розовом кружевном платье, рядом с ней красивая молодая женщина. Собирают цветы и, смеясь, плетут венки. Обе такие счастливые.

 Дождь. Молодая женщина лежит в гробу, усыпанная цветами. Рядом большой широкоплечий мужчина… отец девочки.  Он, не отрываясь, смотрит на гроб, рядом с ним стоит бледный, как снег, испуганный паренёк. Брат. Сама девочка захлёбываясь слезами стоит чуть  в стороне, уткнувшись в передник пожилой женщины.

 С веток деревьев слетают последние жёлтые листья, под ногами похрустывает первый ледок.  Девочка садится в крытую повозку, оглядываясь, смотрит последний раз на большой дом. Хлёсткий ветер бросает в лицо пригоршню первых снежинок.  Пора, её ждут в женском монастыре. Теперь монахини займутся её воспитанием.

Такая тоска сдавила мою грудь, что  чуть не задохнулась. Вздохнула посильней, прохладный воздух хлынул в лёгкие, от неожиданности закашлялась. Голову сразу приподняли, давая мне отдышаться.

- Очнулась деточка! Слава Богам!

С огромным усилием разодрала глаза, моргая и щурясь. Прямо в лицо светит яркое солнце, вызывая слёзы. С трудом удалось сфокусировать взгляд. От напряжения начинает пульсировать в висках. Раз я чувствую боль, значит по-прежнему жива.

И я, определённо, в лесу! Вокруг деревья, совсем рядом горит костёр, давая живительное тепло. Моё тело завернуто в старое одеяло, жёсткое и колючее.

 У соседнего дерева пасётся лошадь, а у костра хлопочет женщина в странном одеянии монахини. Даже отсюда видно, что сшито оно из грубой, словно домотканой ткани. Да и фасон немного незнакомый, хотя я не очень разбираюсь в моде церковного одеяния.

Волосы падают на глаза, закрывая обзор. Поднимаю руку убрать непослушный локон, и замираю, глядя на пальцы. Где мой безупречный французский маникюр? Ногти на руке коротко и неровно пострижены, ни намёка на лак.

Подхватываю пальцами волосы. Локон длинный, я никогда такой длины не носила, особенно последние годы, предпочитая короткую стрижку, которая значительно экономила мне время на укладку.

- Ох, и напугала ты меня, милая!- послышалось над самым ухом. И только сейчас я осознала, что моя голова лежит на коленях у женщины в длинной шерстяной юбке.

- Нянюшка!

Сама не поняла, как это слово сорвалось с моих губ.

- Очухалась.

Монахиня у костра тоже заметила, что я пришла в себя.

- Давно пора, нам бы затемно до постоялого двора добраться.

- А я вам, сестра Лусинда, сразу сказала, что можете назад воротаться. Я барыню  встретила и домой сама доставлю. Авось  повозка и не опрокинулась бы! И кровиночка моя в реку то не упала!

Женщина, у которой я так и лежала на коленях, прозрачно намекала на излишний вес  сестры Лусинды. Женщина, действительно, поражала своими объёмами.

Монахиня зло зыркнула в нашу сторону, и отвернулась.

 Я попыталась сесть. Голова немного закружилась, деревья покачнулись, грозясь опрокинуться, но меня придержали заботливые руки.

- Каталина, деточка моя, сейчас, сейчас  я тебя горячим отваром напою.

Женщина встала, поправляя длинную широкую юбку. Платок на голове скрывал её волосы. Толстая кофта из валяной шерсти украшена оторочкой из овчины. Я с удивлением разглядывала странную одежду, а когда глянула в лицо, то сразу узнала ту самую женщину, которая обнимала маленькую девочку там, в моём сне. Она стала много старше, но легко узнаваема.

Похлопотав у костра, женщина принесла мне большую глиняную кружку, от которой валил пар.

- Горячее, не обожгись, - протянула она мне кружку.

Я обхватила её двумя руками, наслаждаясь теплом, согревающим ладони. От отвара приятно пахло травами, с удовольствием сделала первый глоток. Горячее варево согревало продрогшее тело, возвращая к жизни.