Райчел Мид - Тени суккуба
Все изменилось в день, когда Тавия явилась с проверкой. Демоница была довольна моим докладом о завоеваниях, но была сильно озадаченна, когда заметила у меня на столе маленькую скульптуру Бахуса. У меня не было ни какой возможности спрятать статую с моей «коллекцией».
Тавия потребовала объяснений и я рассказала ей о моей роли в защите запрещенных предметов. Как и всегда, ее ответа пришлось ждать долго, но когда это случилось, мое сердце почти остановилось.
— Ты должна немедленно прекратить это.
— Я… что?
— Ты должна вернуть эти вещи обратно отцу Бетто.
Я недоверчиво изучала ее, ожидая, что сейчас это была шутка. Отец Бетто был моим местным священником. — Ты не можешь… не можешь иметь это ввиду. Эти вещи не могут быть уничтожены. Мы поддержим церковь. Предполагается, что мы идем против них!
Тавиа приподняла темную резкую бровь. — Предполагается, что мы приближаем зло во всем мире, дорогая, который возможно и не соглашается с планами церкви. В этом случае, соглашается.
— Как? — прокричала я.
— Потому что нет большего зла, чем невежество и разрушение таланта. Невежество ответственно за большее количество смертей, фанатизма и греха, чем какая-либо иная сила. Это разрушитель человечества.
— Но Ева согрешила, ища знание…
— Уверена, — ухмыльнулась демонесса. — Ты и вправду знаешь, что есть добро, а что — зло?
— Я… я не знаю, — прошептала я. — Они кажутся неразличимыми.
Это был первый раз с тех пор, как я стала суккубом, когда эти грани на самом деле стали для меня столь размытыми. Потеря моей смертной жизни омрачила меня, и я бросилась в бытность суккубом, никогда не ставя под сомнение роль Ада или развращение таких людей, как Никколо.
— Да, — согласилась она. — Порой так и есть. — Улыбка исчезла с ее лица. — Это не обсуждается. Ты немедленно все отдашь. И, может, за одно попытаешься соблазнить отца Бетто. Было бы неплохо.
— Но я… Слово «не могу» застыло на моих губах и я кусала их. Под ее властью я ощущала себя очень маленькой и очень слабой. Не следует пересекаться с демонами. Я сделала глоток: — Да, Тавиа.
В следующий раз когда Никколо и я занимались любовью, он устал, но был счастлив предложить беседу в его пост-сексуальном истощении: — Ленсо завтра принесет мне свои картины. Подожди, пока увидишь их. Они изображают Венеру и Адониса…
— Нет.
Он поднял свою голову: — Ммм?
— Нет. Больше ничего мне не приноси.
Было так тяжело, боже, так тяжело говорить с ним таким холодным тоном. Я продолжала напоминать себе, кем была и что должна делать.
На его красивом лице появился недовольный взгляд.
— О чем ты? Ты уже собрала столько…
— У меня их больше нет. Я отдала их Савонароле.
— Ты… ты шутишь.
Я покачала головой: — Нет. Этим утром я связалась с его Поясом Надежды. Они пришли и все забрали.
Никколо попытался сесть. — Погоди. Это не смешно.
— Я не шучу. Они все пропали. Их бросили в костер. Это предметы греха. Их нужно было уничтожить.
— Ты лжешь. Прекрати, Бьянка. Ты же не думаешь…
Мой голос повысился. — Они не правильные и еретичны. И они уничтожены.
Наши глаза встретились, и я могла видеть, когда он изучал мое лицо, что он начал понимать, что возможно, только возможно, я сказала правду. И я сделала. Вроде. Я очень хорошо умела заставлять людей, в особенности мужчин, верить в то, что я хотела.
Мы оделись, и я отвела его его в кладовку, в которой раньше прятала предметы. Он уставился, с бледным и не верящим лицом, на пустое помещение. Я стояла рядом, со скрещенными руками, выражая жесткую позицию и неодобрение.
Он повернулся ко мне с широко открытыми глазами: — Как ты могла? Как ты могла так поступить со мной?
— Я же сказала тебе…
— Я доверял тебе! Ты сказала, что они будут в безопасности!
— Я ошибалась. Сатана затуманил мой рассудок.
Он болезненно схватил мою руку и склонился ко мне. — Что они с тобой сделали? Угрожали? Ты бы не сделала это. Что они предложили тебе? Это тот священник, которого ты всегда посещаешь?
— Никто не заставлял меня делать это, — ответила я мрачно. — Это нужно было сделать.
Он отстранился, как-будто не мог выдержать мое прикосновение и мое сердце болезненно сжалось от его взгляда. — Ты понимаешь, что сделала? Некоторые из них никогда не заменить.
— Я знаю. Но так будет лучше.
Никколо пристально смотрел на меня в течении нескольких секунд и затем неуверенно направился к двери, не заботясь ни о комендантском часе, ни о своем ослабленном состоянии. Я смотрела ему в след, чувствуя себя мертвой внутри. Он — просто еще один человек, думала я. Позволь ему уйти. У меня было так много их в моей жизни; у меня будет еще много. Какое он имел значение?
Глотая слезы, я кралась к подвалу на нижнем уровне, стараясь не разбудить спящих домашних. Я совершала точно такую же вылазку вчера ночью, бережно перенося часть коллекции сюда вниз, ту часть которую я не отдала слугам церкви.
Разбирать предметы искусства и книги было как решать между своими детьми, кому жить, а кому умереть. Шелка и бархат не имели значения; все они отправились к Фра Савонароле. Но остальные… это было тяжело. Я отдала большинство из Овидия. Его работы были настолько широко распространены, я должна была верить, что копии их сохраняться, если не во Флоренции, то, возможно, в других местах, незатронутых этим фанатизмом. Другие автора, которые, как я боялась, издавались ограниченным тиражом, остались у меня.
Тяжелее всего было с картинами и скульптурами. Я не могла надеяться на возможное существование других копий. Но я знала также, что не смогу сохранить их все, не с проверками Тавии. И так, я выбрала те, которые, как я думала, больше всего стоит сохранить, защищая их от церкви. Однако, Никколо не мог этого знать.
Я не видела его в течение почти трех недель, пока мы не столкнулись друг с другом на большом костре Савонаролы. Позднее история его назовет Костром Тщеславия. Это была большая пирамида, состоящая из топлива и греха. Особо рьяные бросали все больше и больше предметов, от чего казалось, что пламя никогда не погаснет. Я видела как сам Боттичелли бросил туда одну из своих картин.
Приветствие Никколо было коротким: — Бьянка.
— Здравствуй, Никколо. Я сделала свой голос холодным и твердым. Не внимательным.
Он стоял передо мной, его серые глаза потемнели при дрожащем свете. Казалось, с нашей предыдущей встречи его лицо постарело. Мы оба повернулись и тихо наблюдали за тем, как все больше и больше прекраснейших вещей приносились в жертву.
— Ты уничтожила прогресс, — сказал Никколо наконец. — Ты предала меня.
