Огонь в янтаре - Катерина Крутова
— Дело у меня неотложное, особой важности, — бросил воевода через плечо, пряча в усах неудержимую мальчишескую ухмылку.
«Дело» Тура вышло на порог «Драконьего брюшка», повинуясь непреодолимому сердечному зову. Ясные, синие, что полуденное небо глаза, щурились, всматриваясь вдаль, туда, где над крышами и куполами Бабийхолма еще вился дымок тлеющих крезовых хором. Неспокойно было бабьей душе, будто надвигалось что-то неминуемое, а вот злое или доброе не поймешь.
— Лихо, не иначе, глаз темный прищурило, — решила Рёна, вытирая о фартук влажные руки. — С новой властью договариваться злата не наберешься, да и знать бы кому на лапу давать, а то пустые траты дыру в кошеле протрут.
Над околицей поднялась пыль. К постоялому двору приближалась группа всадников — воинов, судя по выправке.
— Ну, вот и первые пожаловали, долго ждать не пришлось, — нахмурилась хозяйка, но, приглядевшись, всполошилась, схватилась за грудь, где забилось, затрепетало крылами глупое сердце. Золотились на солнце кудри с проблесками седины, тусклым блеском отливал легкий доспех, развивался на ветру алый потертый плащ. Тур!
Замерла Рёна, глазам своим не веря, краткий миг раздумывая, что пристало приличиями, а затем рассмеялась звонко, будто девчонка, горя не знавшая, развязала, бросила оземь кухонный фартук и кинулась со двора навстречу дорогому гостю.
— Рёнушка, голубушка моя! — ярл уж спешился и сам торопился к ней, распахнув объятия.
— Соколик мой ненаглядный, солнце ясное, Тур! — кинулась на шею, шепча ласковое, сокровенное, подставляясь поцелуям жарким и сама целуя в ответ.
Хмыкнули, переглядываясь, рудный с Мошкой, да ту же притихли: Рёна с Туром одновременно, лобызаний не прерывая, вскинули руки, грозя вэрингам кулаками.
— Стоят друг друга, — одними губами шепнул старший товарищу, и юный кивнул, соглашаясь.
— Ой, да что это я на пороге-то вас держу! — хозяйка «Драконьего брюшка» внезапно одумалась, оторвалась раскрасневшаяся от богатырской груди и суетливо затараторила, — устали с дороги, небось, надобно и присесть в тепле, и покушать сытно. Пироги-то горячие еще, да и о медовухе со сбитнем я похлопочу…
Рёна ринулась было внутрь, увлекая за собой вэрингов, да Тур не дал, удержал за руку, обратно к себе притягивая:
— Нет у нас времени на пиры и разговоры длинные, лишь один вопрос задать тебе хочу, а после о защите Вельрики думать надо, — строго, серьезно звучал воеводов тон. Женщина подобралась, напрягаясь внутренне, готовая ко всему. А ярл внезапно под бородой зарумянился, будто чего смутившись, закашлялся, горло прочищая, и молвил:
— Нет у меня ни дворца, ни гор златых. Жизни покойной и долгой обещать не могу, да и сам давно за зенит отведенных дней перевалил. Но мочи нет медлить. Знать я должен — пойдешь ты за меня, Рёна?
Женщина замерла, моргая часто-часто, прогоняя непрошенные, застилающие глаза слезы. А после подняла голову и, встретив безотрывно ждущий ее ответа взгляд, сказала твердо:
— Пойду, ярл Тур. Душой и телом твоя я навеки.
* * *
К вечеру Тур дозором объехал весь Бабийхолм. Весть, что воевода вернулся, мигом облетела стольный град и окрестные стада. Те, кто служил под его началом, один за другим присягали в верности, не ища и не представляя другого правителя.
— Возьмешь нас под свое начало? — спросил дряхлый старик, ушедший на покой с воинской службы, когда сам ярл еще безусым юнцом был. И звучал этот вопрос весь день снова и снова, точно весь Бабийхолм под защиту просился, а следом за ним и вся Вельрика.
Потянулись к ярлу дружинники за приказами, а купцы и главы дворов за советом. Одних ярл привечал, собирая подле себя и ведя обстоятельные беседы, других покамест держал поодаль, скорых решений не принимая. Вместе с Крезом сгорели заживо несколько близких прислужников, но при том и дворовый, и хоромный люд весь уцелел. Однако ж, оставшись без хозяина, вел себя подобно безголовой курице — то без толку суету разводил, то под ногами путался.
Оглядев заваленный обгоревшими бревнами двор, Тур приметил крепкого еще старика, тянущего волок с утварью и пару измазанных сажей мальцов, подтаскивающих и загружающих к нему уцелевшие пожитки.
— Василь, неужто решил крезовым скарбом разжиться? — усмехнулся ярл, признав в старике приказчика, служившего в тереме еще при предыдущем правителе.
— Надобен он мне, — скривился Василь, с трудом распрямляя спину. — Малфухе таскаем, она что можно латает, чистит. А я учет сохранного веду.
— И много сохранилось?
— Считай, почти все, кроме нарядов золотых да перин пуховых, что в покоях Крезовых были. Дождь тушить подсобил, да и люд быстро на помощь сподобился. Так-то крышу обновить, галереи взамен сгоревших возвести, да сажу соскрести. Ну, еще и расписать по новой стены придется, боюсь, подвиги Великого Креза огонь подчистую слизал.
Тур потер бороду, пряча улыбку.
А вот вэринг с рудными волосами не сдержался:
— Таких подвигов мой малец по дюжине на дню совершает — он тоже брехать горазд!
Над двором разнесся смех. Знал люд цену Крезовым свершениям.
— Яшка! — Тур грозно нахмурился, призывая к порядку. Позорить память убиенного правителя было не время и не место. — Постыдился бы, еще тело остыть не успело, а ты…
— Дядь, так там стыть нечему — одна зола, — встрял мелкий пострел, что Василю помогал с утварью. Приказчик тут же наградил скорого на язык сорванца звонкой затрещиной. Тот обиженно охнул и насупился, а взрослые мужчины постарались сохранить на лицах вид суровый и осуждающий.
— Скажи, Василь, за сколько сможете расчистить тут все?
— За седьмицу с мальцами управимся, — старик глянул на притихшую парочку юных помощников.
— А если главным тебя назначу и мальцов дам чуть постарше и слегка посильнее?
— К завтрому вечеру завалы разберем, а уж бабы потом намоют, отдраят. Но ими, ярл, ты сам командуй, мне одной женки хватает, чтобы плешь проесть.
Тур рассмеялся в голос и оставил под началом Василя полдюжины вэрингов. Отчего-то ни у кого не вызывало вопросов, почему воевода оказался главным в это смутное время. Его знали, уважали, любили, а многие и побаивались — как-никак живая легенда, не пустыми словами славу заработавшая. Но кроме насущных проблем больше всего волновал весь люд один вопрос:
— Дракона-то изловили?
— Послали за ящуром охотников?
— Когда уже на ворота голову погани чешуйчатой прибьём?
Кто-то слух пустил, будто отлучался ярл по тайному поручению: разведывал, где логово ящера, и скоро туда вместе с дружиной отправится. Горели по Бабийхолму костры, тревожно перешептывался люд, а к вечеру, когда Тур уже в «Брюшко» возвращался, услыхал из темной подворотни крики жалобные и звуки борьбы. Заглянул — двое мужиков и баба камнями
