Отражения - Мария Николаевна Покусаева
Шамас замолчал, глядя на едва мерцающие угли в жаровне.
Я тоже молчала, едва дыша, и чувствовала, как в висках бьется кровь, а во рту становится сухо от волнения.
Все оказалось не так, как я думала. Догадаться, кто есть кто, было проще некуда, и я понимала, что у истории есть продолжение, – она не заканчивалась там, где Шамас решил сделать паузу, то ли разрешив себе отдышаться, потому что воспоминания явно давались ему нелегко, то ли затем, чтобы я смогла все осмыслить, понять и проникнуться.
Я, к слову, прониклась.
Более чем.
– Особая кровь, леди Лидделл, – Шамас поднял на меня взгляд. – Особая власть. Фэйри на ваших коленях подтвердит.
Ахо чихнул, но комментировать ничего не стал.
– Я поняла, – сказала я.
– Вот и умница, – Шамас встал, чтобы глотнуть виски из фляжки, которую выудил из кармана сюртука, висевшего на крючке рядом с дверью. – Славная девочка, все понимает, – пробурчал он, вернувшись на место. – В общем, история получилась скверная, но продолжение у нее было еще более скверным. Когда жена моего друга поняла, что натворила, она решила изменить договор. Только вот дело в том, что волшебные существа не очень-то любят упускать свою выгоду. Еще больше они не любят тех, кто, как им кажется, пытается их одурачить, как сделала леди дель Эйве: она предложила себя вместо дочери, но думала сбежать к одной из своих родственниц и спрятаться там. Формально она соблюдала условие обмена. Ее дочь возвращалась в наш мир, в семью. Она сама оставалась с той стороны, правда, в роли гостьи, а не как подневольное существо. И разница между ребенком с той особой кровью, о которой вы, должно быть, наслышаны, и взрослой женщиной, в жилах которой кровь не такая особенная, для тех, с кем жена моего друга договаривалась, была велика. Поэтому они решили взять с нее неустойку. Догадаетесь сами, что это была за неустойка?
– Безвестие, – почти шепнула я, сложив в голове два и два.
Шамас кивнул и снова криво ухмыльнулся:
– Уже почти два десятка лет мой друг отказывается считать себя вдовцом, – сказал он. – Он не помнит имени, у него нет ни одного портрета, только осколки воспоминаний, неверные, как отражение в озере, по которому расходятся круги. Сначала он пытался вернуть ее, потом понял, что не сможет, – Шамас снова тяжело вздохнул. – А потом в жизни его семьи случилась другая история, и стало не до того, чтобы жалеть о прошлых потерях. Но эту историю, думаю, вам расскажут без меня. Она менее, хм, личная. Я удовлетворил ваше любопытство, милое дитя?
Шамас смотрел прямо на меня, скрестив руки на груди, и сейчас почему-то казался мне уже не таким усталым, как минуту назад. Он рассказал историю – и надел маску приветливости, с которой, наверное, каждый день встречал за прилавком случайных посетителей магазина.
– Что в итоге случилось с… Гейл?
– Это и есть другая история, леди Лидделл, – широко улыбнулся Шамас. – Скажем так, она жива, и о ней, в отличие от матери, помнят. Как вы успели заметить. Еще кофе?
– Пожалуй, да, – кивнула я и попыталась согнать Ахо с колен, потому что мне очень нужно было встать и походить по комнате. Или хотя бы просто оказаться подальше от окна, потому что легкая свежесть вдруг превратилась в жуткий сквозняк.
Ахо обиженно мявкнул и убежал, громко топая, куда-то в тень.
– Вредина, – сказала я.
– Зря вы так, Мари, – Шамас покачал головой. В этот раз он не стал заморачиваться с джезвой и просто поставил на решетку кофейник. – Пикси вертлявые и капризные, и этот явно терпит неудобства ради вас и старается не проявлять характер.
– Ему просто сделали внушение, – буркнула я.
– Вряд ли дело только в приказе Юлиана. Здесь что-то личное. Я бы не стал говорить о симпатии, потому что в случае с фэйри симпатия – слишком человеческое понятие, но вы ему интересны. Либо он пытается преследовать какие-то свои цели, поэтому внимательнее, леди Лидделл, – кажется, Шамас мне подмигнул. – Я прошу прощения, если больше расстроил вас, чем помог.
Я рассеянно качнула головой:
– Я сама пришла с вопросами, господин Раферти.
– И что будете делать теперь, когда знаете ответы?
Я задумалась, ненадолго, и пожала плечами:
– Постараюсь не заключать сделок, о которых потом пожалею.
Шамас молча сполоснул чашки водой из кувшина. Я заметила, что здесь, на его крошечной кухне, не было крана с водой – только раковина, рядом с которой стоял этот кувшин, а на полу – прикрытое деревянной крышкой ведро, похожее на бочонок.
– Неплохой вывод, леди Лидделл, – сказал Шамас, когда я уже начала думать, что умудрилась выдать очередную глупость. – Очень… правильный для тех, кто думает головой. Надеюсь, ваше сердце тоже подскажет вам что-нибудь. Потом. Когда придет его время. Ах, да, – Шамас развернулся ко мне. Руки его снова были скрещены на груди, в одной он держал тряпку, которой вытирал чашки. – Габриэль. С его семьей история, увы, не столь поучительная, но, чтобы вы не расстраивались еще сильнее и хорошо спали сегодня ночью, я вам ее расскажу. Время еще есть. Его отец был волшебником на корабле, который участвовал в исследованиях запретного ныне континента, – Шамас тряхнул тряпку и, расправив, повесил ее на край столешницы сохнуть. – Габриэль видел отца раз в полгода и обожал не его самого, а, скорее, образ героя в своей голове. Подумать только, его отец путешествует по морю! А потом господин Моррис-старший погиб. На том же самом корабле, спасая команду от морского чудовища. Героическая смерть, – не без сарказма добавил он, словно осуждал отца Габриэля за эту смерть и решения, которые привели к ней.
Я снова шмыгнула носом.
– И с тех пор госпожа Моррис, чудесная, заботливая женщина, боялась отпустить сына от себя дальше, чем на полшага, – продолжил Шамас куда менее теплым тоном, чем говорил до того. – Она умерла от простуды через пару лет, и за мальчиком стали приглядывать друзья и парочка назначенных родственниками попечителей вроде Хеллен Хьюм. Остальное вы сами знаете. Ну же, леди Лидделл, не
